— Нет, нет… Ты ошибаешься, Джоун. Ничего подобного.
— Ошибаюсь? — Она встала на ноги. — Это в чём же я ошибаюсь? Ну-ка растолкуй.
Час от часу не легче. И неизвестно, что делать. Она била ногой песок, всё больше сердясь. Мы смотрели друг на друга, нагие, защищённые только моим торможением, которое теперь, похоже, начало заражать и её. Я буквально видел, как это происходит. Только что она стремилась к близости, теперь вдруг осознала свою наготу и почувствовала потребность прикрыть её. Я ощутил жалость к ней и стал подниматься, борясь с собой, но она уже шагала к своей одежде, лишь бросила на ходу:
— Побереги своё целомудрие.
Пойти за ней? Только хуже будет. Я медленно натянул на себя рубашку и брюки, подождал, когда она оденется, и подошёл.
— Мне страшно неприятно, Джоун. Прошу тебя, не сердись, ты тут совершенно ни при чём.
— Вот именно!
Говорить с ней было бесполезно.
— Мэри… Я ухожу. Мэри! Где ты?
— Здесь. — Её голос прозвучал глухо, даже как-то скорбно.
— Пошли, Мэри. Нам пора домой.
Ответа не последовало.
Джоун направилась в ту сторону, откуда первоначально донёсся сдавленный возглас. Вот это уже ни к чему, нечестно по отношению к ним.
— Пойдём, Джоун, не мешай им и, пожалуйста, извини меня.
— Пошли к машине, Вэл.
Пока мы ждали вторую пару, я постарался объяснить свои действия — вернее, бездействие. Она выслушала меня внимательно, даже участливо, с каким-то материнским чувством.
— Что же ты мне с самого начала не сказал?
— Да всё как-то не мог решиться, а потом было поздно.
Мы сидели рядом в машине. Досада Джоун прошла, и она подвинулась поближе, с интересом глядя на меня. Моё отвращение прошло. Теперь она казалась мне желанной.
Будто я, читая книгу, перевернул страницу и увидел начало новой главы.
Я положил руку ей на плечо и тихонько дёрнул за ухо. Она ласково улыбнулась мне и потерлась щекой о мою руку. Только я наклонился, чтобы поцеловать её, как дверца отворилась.
— И это называется друзья!
Я затаил дыхание, моля небо, чтобы Джоун воздержалась от объяснения. Небо услышало меня.
Мы покатили в город, и я печально оглянулся на пляж. Что за напасть, теперь мне хотелось туда.
Кажется, и ей тоже.
На следующий день состоялось отплытие. Я успел познакомиться с десятками интересных и приятных людей, и многие пришли на пристань проводить меня. С утра пораньше я навестил учебное судно «Альбатрос» и побеседовал с его владельцем и капитаном Биллом Шелдоном, а также с его женой. Они зарабатывали средства к жизни, совершая круизы с туристами вдоль американского побережья, а одновременно обучали команду — своего рода плавучие классы. Осматривая судно, я в штурманской рубке вспомнил, что у меня нет американского «Описания маяков и огней», и воспользовался случаем списать сведения о некоторых маяках района Кэп Гаттераса, на случай, если мы подойдём к берегу южнее, чем задумано. Данные о Нью-Йорке и побережье к северу от него, включая Новую Шотландию и Ньюфаундленд, у меня были.
На бермудских островах. Вдали «Альбатрос».
Пока я писал, капитан расспрашивал меня про моё судно; при этом малые размеры яхты и отсутствие вспомогательного мотора как будто не произвели на него особого впечатления. Мы обсудили этап до Нью-Йорка — шестьсот миль с гаком.
— Сезон ураганов на носу. Сейчас не лучшее время года для плавания на малых судах.
Меня не надо было убеждать. Я отлично понимал, что завершающий отрезок пути может обернуться серьёзным испытанием. А Билл Шелдон уже подробно объяснял, какие трудности могут меня подстерегать в районе Гольфстрима. Свирепые шквалы, буйные грозы, большая волна, которая образуется у Кэп Гаттераса, когда приливно-отливное течение идёт против ветра. Намеренно или нет, он изо всех сил старался меня застращать. Что он преподаёт в своих классах, уж не священное ли писание? А может быть, эта тирада отражает его собственные скрытые опасения?
Позже, уже после плавания, мне довелось услышать по радио о катастрофе на море. Учебное судно, идя у берегов Америки, попало в сильнейший шквал, несколько человек из команды утонуло, остальные на всю жизнь запомнили ярость беснующегося моря.
Название судна?
«Альбатрос».
Возвращаясь к себе на яхту, я радовался тому, что сегодня опять выйду в море. Мысль, что плавание не завершено, ни на минуту меня не оставляла. Я был, так сказать, на боевом взводе, и этим определялся едва ли не каждый мой поступок. Слушаю кого-нибудь из своих друзей, а сам в это время думаю о другом. Мысли забегали вперёд, перебирали трудности, которых можно было ждать в предстоящем плавании, совершали вылазки в будущее, но тут же настоящее безжалостно возвращало их обратно.