Словно осёл писает на жесть.
Безмолвие ночи приводит меня в замешательство.
Я краснею.
И плотно закрываю рот.
Последнюю неделю я не могу похвастаться хорошим сном. Лежу с открытыми глазами, час за часом, дел никаких нет, и я думаю. Думаю. Вдруг оказывается, что мысли забрели невесть куда, и не скоро их призовёшь к порядку. Я заметил, что мне лучше спится после хорошей горячей трапезы, но ведь горячее бывает только через день, а то и раз в три дня, потому что обезвоженных концентратов совсем мало осталось. Весьма примечательно: как набьёшь желудок, можно проспать в мешке и шесть часов подряд. В начале плавания, когда я в первый раз задал храпака, потом целый день не мог себе этого простить.
А что, если бы на меня наскочило судно?
Упражнение «вверх-вниз» должно аккуратно выполняться каждые двадцать минут, какой же это моряк, если он прочно прирастает к койке.
Теперь не один день прошёл после того, как я последний раз видел судно. Сколько именно — одиннадцать, двенадцать? Неважно, главное, что это было давно и много-много миль назад. Сколько шансов у меня встретить судно сегодня? За ночь? За следующие шесть часов?
И даже если судно покажется, велика ли вероятность, что оно пройдёт достаточно близко?
— Вот именно.
А потому давайте наедимся хорошенько да всхрапнём.
— По чести говоря, общественное питание на этом судне поставлено неплохо.
— Спасибо на добром слове.
— Пустяки. Вы положили нарезанную картошку в полпинты кипящей воды два часа назад?
— Конечно, положил.
— Надеюсь, не забыли взять на треть морской воды?
— Что я, уж совсем глупый?
— И что же мы будем есть на обед?
— Мясо, морковь, бобы и картошку, конечно. Звучит здорово.
— Можете не сомневаться, не только звучит, но и будет здорово. Если палубные матросы не умеют читать морзянку, это ещё не значит, что кок — лодырь.
— Помочь чем-нибудь?
— Что ж, помогайте. Одному и в самом деле со всем не управиться. Если нетрудно, откройте вот этот пакет с мясом.
— И что с ним надо делать?
— Засунуть в… Нет, не стоит. Положите мясо в кастрюлю с холодной водой, поставьте на примус, и пусть закипит.
— Почему в холодную воду?
— Не спрашивайте меня, напишите в министерство сельского хозяйства и рыбного промысла.
— Ещё что я могу сделать?
— Положить бобы и морковь вон в ту кастрюлю с кипящей водой.
— Ещё что?
— Теперь снимите кастрюлю с примуса, и пусть постоит так пять минут.
— Господи, до чего всё это сложно!
— Это ещё только полдела. Мясо кипит? Закипает. Сколько, вы сказали, ему кипеть?
— Десять минут на слабом огне. Не убавляйте огонь, просто отодвиньте кастрюлю на край.
— Ещё не пора ставить бобы и морковь?
— Самое время. Примостите их на примусе спереди, они быстро дойдут.
— Видите, как хорошо, что я вам помогаю.
— Помолчите, ради бога, вы меня отвлекаете. Ещё не готово?
— Нет. Долго ещё?
— Теперь недолго. Две минуты?
— Вы хотите, чтобы я приготовил вкусный обед, а сами всё время мне мешаете, чёрт дери!
— Извините.
— Откройте лучше пакет нарезанных яблок. Всё остальное почти сварилось. Как только освободится какая-нибудь кастрюля, положите в неё унцию яблок и залейте водой.
— Я смотрю, у вас на всё это уйдёт довольно много пресной воды.
— Да, а теперь помолчите, чёрт бы вас побрал, пока я накрываю на стол. Передайте мне шумовку.
— А морковь неплохо выглядит. И у бобов цвет приятный.
— Очень рад, что вам нравится. Вот моя тарелка.
— Дождитесь своей очереди, ненасытная тварь. Господи, вы хотите сами всё это съесть?
— Вот именно, хочу. И яблоки тоже. Потом ещё бренди выпью.
— А как же я? Мне ничего не останется?
— Вам? А кто вы такой, чёрт возьми? Здесь на борту, приятель, нас только один. А именно, Я.
Один.
Один-одинёшенек. Ты в этом уверен?
Ветер держится западного направления. Четыре западного направления. Четыре румба вверх до норд-веста. Четыре румба вниз до зюйд-веста. Но всё время в одной четверти.
Можно с ума сойти.
День за днём, день за днём идти крутой бейдевинд.
А тут ещё эти ночи.
Час за часом лежишь, не двигаясь, будто мумия, в спальном мешке, притиснутый к борту. Я не могу убедить себя, что есть смысл подниматься на палубу, проверять, не покажется ли какой-нибудь корабль. Сегодня тринадцать дней, как я последний раз встречался с судном.
Других судов нет. Только моё. А на нём — я.
В этой части океана редкое движение. Триста миль прямо на запад от Азорских островов, до главных океанских путей далеко, но естественно предположить, что хотя бы часть сообщения восток — запад должна проходить здесь, скажем, из Гибралтара в Нью-Йорк или из Новой Шотландии в Средиземноморье, верно ведь?
Да ещё должно быть движение судов между Соединённым Королевством и Южной Америкой. Тысячи судов курсируют через Атлантический океан. Миллионы тонн грузов, туда обратно, из порта в порт — работа командам, деньги владельцам, заказы судостроителям. Добавьте к этому эксплуатацию, уход. Капитальный ремонт в сухом доке — скрести, красить, наводить лоск для пассажиров. В эту самую минуту океан пересекает тьма людей, но здесь — никого. Один я ползу на запад в своей пятитонной коробочке, намереваясь присоединиться к «Летучему голландцу» — и буду ходить в этой части океана, пока земной шар не прекратит своё вращение и не метнёт океаны к небосводу, и останется наш несчастный древний мир с морщинистым лицом, как у обезьяны, начинай всё сначала. Только без меня. Я буду плыть всё дальше и дальше, до самой луны. Но там ни гавани, ни хотя бы сносной якорной стоянки. И пойду я ещё дальше, и закружит меня планетная орбита. Буду идти так тысячелетия, пока не заштилю в виду Берегов Вечности.
— Верно, как дважды два — пять.
Я сажусь, зажатый в тисках собственных мыслей. Как там поживает моя жена в Сондерсфуте? Радуется? Горюет? Думает, что я утонул?
— Она слишком разумный человек.
Занята детьми?
— Как там ребята?
Как Кристофер, этот очаровательный карапуз?
У Эйры были тяжёлые роды — нервное напряжение, сказал доктор. Конечно, я виноват. Всё я натворил, хорошо ещё, ребёнок не родился синюшный, ведь резус-фактор не в порядке. Не надо было мне выходить в это дурацкое плавание.
Что я здесь делаю?
— Брось ты метаться, ведь не один же ты пошёл.
Чувство вины перед оставленной женой — лишь часть того, что меня тревожит. Вопрос, что я здесь делаю, можно толковать по-разному. Например: что я делаю именно в этой точке? В трёхстах милях прямо на запад, от Азорских островов, на маршруте, которым ходят из Плимута в Нью-Йорк небольшие пароходы. Ведь я же участвую в гонках через Атлантический океан. Блонди, Фрэнсис и Дэвид идут много севернее, и все считают, что можно совершить переход за тридцать дней. Дьявольщина, я уже тридцать дней в море, а покрыл только половину дистанции. Ещё тридцать дней? Мало того, что я приду последним, на меня в пору будет надевать смирительную рубашку, когда я пришвартуюсь. Если пришвартуюсь.
— Ты непременно пришвартуешься!
Откуда такая уверенность?
Тебе ещё предстоит чертовски длинный путь, почти две тысячи миль. Мало ли что может случиться на этой дистанции. Консервы уже на исходе. Ведь мы снаряжали судно всего на сорок пять дней, да в последнюю минуту подбросили ещё кое-какую мелочишку. Слава богу, воды вдоволь. Без еды можно протянуть долго, без воды — от силы пять дней. А тут ещё этот ветер, чтоб ему провалиться. С самого начала держится западных румбов. Сплошные весты. Они истреплют мои нервы в клочья. По мне, лучше ревущий шторм с любого другого румба, чем эти бесконечные четыре-шесть баллов западного направления. До сих пор мы не видели настоящего шторма; очевидно, в этом заключается одно из преимуществ маршрута небольших пароходов — встречные, зато умеренные ветры, много солнца.
— Но ведь ты-то не малый пароход. Мы бодаем волну до одурения, а остальные ребята, наверно, преуспевают.
Конечно, на их долю тоже приходится встречный ветер, но там, на севере, условия всё же куда разнообразнее. Вспомните, сколько раз мы штилевали. У нас здесь бывают ветры только двух родов — либо «ирландский ураган» (полное безветрие), либо всё те же проклятые весты. Сколько осталось до Нью-Йорка?