— Выпить хочешь? — спросила она. И я снова кивнул.
— Ну скажи «да», что ты такой-то?
— Потому что я садист, — просто сказал я, самым естественным тоном. Она расхохоталась, потом посмотрела на меня, замолчала и кивнула. И мы пошли дальше.
Её звали Жахни.
Она ловко пила спирт, вытащенный из-за пыльного шкафа. А мать её была программистом, чьими реальными детьми были компы, и в свои шестнадцать Жахни-Маша давно уже была реальной сиротой при вполне функционирующих физически родителях. Об отце она не говорила ничего, а мать уехала давно в Москву, на заработки — «и тебя, доченька, заберу, ты только подожди немножко…»
— Целый год уже хата моя полностью, по десятке присылает в месяц, да иногда в школу заглядывает, че я там делаю. А нихуя я там не делаю. В пизду бросила. Щас вот приедет опять, че говорить ей, незнааааю…
— Ебать твою мать, Жахни! — вскипал я: — Как же так??
Но быстро понимал, что не мое дело, и затыкался. В конце — концов я не собирался в нее влюбляться. Пусть живет как живется… «особая честь, всем нам придется в могилку залезть. А мне все равно…»
Тем более, что Жахни жила как черт, как настоящее чудовище.
Ей было наплевать на всё — на контрацепцию, на здоровье, на меня с моим сумасшествием. Она так лихо давала мне отпор, так злобно использовала меня, так была равнодушна и бессердечна, безрассудна, что я не заметил, как прикипел к ней. Злобная сучка, она могла ебаться столько, что я валился с ног.
Она выколачивала из меня душу, неосознанный садист. Она не любила извращений, просто была бессердечна.
— То есть, знаешь, мне не представляется удовольствием жестокость в сексе, мне просто наплевать на чужие ощущения, лишь бы самой получить кайф, — говорила она, сидя голая в растерзанной постели. Она ни капли не стеснялась своего несовершенного тела, и оттого была еще желанней!
— Как и мне! Шикарно! Оттого ты мне не просто любовница, а приятель.
Она согласно кивнула, с сигаретой в зубах, и мы пожали друг другу руки.
Сидели на набережной, и Жах беззаботно болтала ногой в туфле на тонких пряжках, прямо над водой, и я подумал, что ей надо быть поаккуратней, а то если утопит туфлю, то как тогда мне вести её домой? «Глупая сучка…» — подумал я с нежностью. Текила сделала меня на редкость расслабленным и сентиментальным.
Так вот, я глядел в темную воду, слизывая хмельными глазами отраженье звезд и городских огней, косясь на угрожающе сползающую туфельку, а Жахни тарахтела про свою поездку в Москву, к матери с её новым любовником, с которым та отмечала их полугодие, в кругу так сказать «семьи». Почему «так сказать»? Потому что её мамаша та ещё мразина. Какая нахрен семья, подобные твари вообще не представляют, что это такое!
— Все было так охуенно! — трещала девчонка, и меня все ещё удивляло, что из такого милого ротика вылетают без конца мегатонны грязного мусора слов: — Так вот, я закурила прямо там, а Катерина не пришла, ну ты знаешь, она к папе перебралась, а думала же, что мы с ней жить будем, но она и мать презирает и меня, что с матерью вожусь! — и все это густо приправлено такими матюгами, что воспроизводить я вам не решусь, иначе останется одна лишь ненорматика, и весь смысл улетучится. Вот квинтэссенция:
— Ну, а я-то пошла, мне-то что, тем более на халяву в московский ресторан, круто же! — она пьяно захихикала, и зачем-то затормошила меня. Я кивнул добродушно, и сказал только:
— Угу!
Жахни махнула рукой:
— Да ну тебя! — и совершенно беззлобно продолжила: — И вот, сидим мы там, гламур кругом, мать вся прям шик, стареет правда, и красится как проститутка, густо слишком, я те потом фотки дам зазырить, сам увидишь, как шлюха!
Брови мои удивленно поползли вверх — а кто же она, эта её мать? Что за удивительная гиена! Да на такую только в зоопарке дивиться! Хуже мачехи — во имя блядства бросила здесь в городе девчонку совсем одну, присылает чеки, и думает откупилась! Да я бы такой мамашке в жопу эти чеки засунул и жевать их этой жопой заставил, пока из горла не полезет! Вот двойняшка Жахнина, Катерина — молодец, вызывает уважение!
— А прикинь, ну там, то-сё, принесли водку. Я думаю, мне при маме нельзя будет, а рюмки — три. Оказалась ореховая — вот клёвая шняга, надо с тобой попить её!
Я почувствовал, что начал уставать от подруги, хотя меня тронула её забота. Только кивал и думал — господи, девочка, водки тебе нельзя! Да твоей мамашке похрену, даже если ты полезешь ночью на крышу 16-тиэтажки и будешь там прилюдно ебаться с бомжами на самом краю!
— Я напилась так чуть-чуть. Мать тоже, и они сидят там, сюсю-мусю друг с другом, а я скучаю, начала парнишке одному глазки строить, за соседним столом. Потом встала и пошла в туалет, и того красавчика за собой поманила. Там туалет, короче типа общий, ну в одном помещении тока разные дверки, нарисованы мальчики и девочки, да там-то похуй, я зашла первая, он огляделся, девка какая-то вышла, и больше никого. Ну, я думаю — ага, и мы ввалились в кабинку. Он меня посадил на бачок сливной, руками так за попу взял, ну и вот… — тут она почему-то замолчала, будто задумалась.
— И что? — тупо улыбаясь, спросил я. Будто не знал.
— И поебались, — сказала она уже совсем не весело.
— Что так стрёмно, скучно чтоль? — спросил я сочувственно.
— Ну да, как-то, — пожала она плечами, и посмотрела на меня. В хмельных расширенных её глазах плескалась речная черная текила.
— Только и всего прикола, что при матери почти, пока они жрали там…
Она помолчала, и начала снова:
— Вот скажи, и зачем я так много, со всеми…
— О, боже, нет! — прервал я готовую разразиться драму, и притянул подружку к себе, целовать.
ЭРОТ
— Слушай, Ветер, ты не мог бы со мной сгонять сегодня в аэропорт, у меня сестра прилетает, — позвонила мне Жах с утра.
— Ну ладно, че бы и нет? — согласился я.
— Спасибо, дорогой! — обрадовалась она. — А то так в лом одной в такую даль переться!
— Да мне не трудно! — пожал я плечами, будто она могла это видеть.
И вот, стоим, мерзнем. Ждем у стоянки такси. Я заколебался, и сел на корточки, как «реальный пацанчик». Кэпки и сэмачек не хватает тока, для полноты картины.
— Вон она! — радостно заорала вдруг девчонка, прямо над ухом — я чуть сигарету не проглотил.
— Трахни, Катька, иди сюда! — замахала Жахни руками, как дурацкое пугало. — Мы здесь!
— Кого это трахнуть? — захихикал я, что за тупость?
— Да никого, это её так зовут — я Жахни а она Трахни!
— Сама ты Трахни, привет, Машка! — к нам приблизилась невысокая эффектная готичка, волоча за собой дорожный чемоданчик. Девки обнялись, я стоял и хмурился — мне было очень нехорошо, только что поднявшись с корточек. Всегда так, сосуды инъекциями порчены в гавно.
— А это… — посмотрела на меня вновьприбывшая, отобнимавшись с сестрой.
— Ет Ветер, мой друг постельно-алкоголический! — махнула на меня Жахни.
— А, ясно! — кивнула девица, и протянула мне руку в ажурной перчатке: — Эрот, сестра этой ведьмы, как ты, наверное, знаешь!
— Кто? — сделала огромные глаза Жах.
— Эрот! — гордо посмотрела на неё сестра. — Не все же Трахни ходить, — и вдруг уставилась на меня. — А ты хорошенький!
— Вовсе нет, — пробурчал я, и протянул руку за её чемоданом: — Давай, помогу!
— Всегда пожалуйста! — кивнула она. — Едемте бухать, господа!.. Виски на рейсе был нехорош. Срочно исправить!
— А как это ты Эротом-то стала? — не унималась Жах, уже в такси.
— Ну как это, — удивилась её сестра. — По-смыслу, Эрот вроде то же самое, но куда более высокоэстетичней!
— И по-готски, — добавил я. Она кивнула.
— Это ж с малолетства у нас повелось — она ебаться любила больше, а я бухать, нас и прозвали Жахни и Трахни! — пояснила Жах.