Помещаемая в примечании обычная формула инстинкта характеризует общие выводы, общий тип формулировки понятия об инстинкте, формулировки субъективной школы, но эти выводы не оправдывают себя, они бездоказательны, ибо для того, чтобы говорить о их значении, нужно дать конкретное определение «сознания» и «цели».
Мы уже знаем, как шатки те или иные выводы субъективистов, из которых каждый может понимать «цель» со своей личной точки зрения — это не есть естественно-научное определение вопроса, и здесь нужны другие пути. В таком же шатком положении стоит и вопрос и о возникновении (природе) инстинкта.
Формула Кювье, данная в 1812 г., разграничивающая действия по уму и по инстинкту, говорящая что: 1) в инстинкте все слепо, необходимо и неизменно, а в уме все подлежит выбору, условию и изменяемости; 2) в инстинкте все врождено, а в уме все благоприобретено и, наконец, 3) в инстинкте все частно, а в уме все обще, — также не дает разрешения вопроса, ибо понятие «ум» разрешается не так легко, как это может казаться. Много философов стремилось и стремится сбросить туманную завесу над «инстинктом», одни говорят, что инстинкты сопровождаются проблесками сознания (Анри, Бергсон — француз), как, например, «разумные» планы пчел, другие говорят о том, что первоначальным источником инстинкта был разум (Вундт).
Такие недомолвки и противоречия с доказательствами личного определения продолжались все время, пока инициатива исследований в этой области не перешла в руки физиологов; им суждено было сыграть ценную роль и помочь выбраться из прошлого лабиринта сомнений и ложных толкований интересующему нас вопросу об инстинктах. Чрезвычайно интересными являются исторические данные «эволюции» вопроса об инстинктах; размеры книги совершенно не позволяют развернуть достаточно широко этот вопрос и интересующегося читателя я отнесу к талантливой книге Ю.П. Фролова («Физиологическая природа инстинкта», изд. «Время», 1925 г. Ю.П. Фролов.), ученика академика И.П. Павлова большинством материала которого я и пользуюсь в своем конспективном изложении вопроса об инстинктах.
Основные этапы эволюционных взглядов на природу инстинктов я считаю необходимым все же кратко изложить. Мы начнем наши исторические штрихи с Декарта (1596—1650), чести которого можно приписать открытие чрезвычайно важного базиса физиологии, а именно, механики рефлекса.
Сущность учения Декарта состоит в построении высокой стены между психическими процессами человека и животных. Декарт не допускает у животных способности к «мышлению» и каким бы то ни было проявлениям «духовной жизни». «Животные лишены сознания. Они действуют как машины, весьма сложно устроенные и хорошо регулированные» — такова отправная точка Декарта.
Отсутствие мышления у животных Декарт объясняет отсутствием речи (вопрос о том, что речь порождает мышление или мышление порождает речь, — вопрос спорный и не разрешенный до сих пор. Я придерживаюсь последнего определения). Его трактовка вопроса не сложна. Организм животного представляет подобие организма часов, которые «живут», благодаря чисто механическим процессам, так и работа организмов животных есть результат хорошо подогнанных отдельных частей организмов, причем регулятором этой сложной механической системы, рулем, направляющим работу, Декарт называет нервную систему. Этим определением был положен первый камень незыблемого гранитного фундамента современной физиологии.
Не важны детали учения Декарта, человека того времени, в котором он жил; эти детали могут вызвать у нас улыбку, важна идея, носящая печать бессмертия.
Схема рефлекторной дуги, данная в рисунке, — путь раздражения до мозга и обратно к мышце, в результате чего получилось сокращение мышцы и открытие этой системы, которую сейчас мы называем рефлексом, сделало Декарта бессмертным. Механизм рефлекса был выявлен точно и ясно.
Отбросив «веяния времени», т. е. дико звучащие для нас термины Декарта, мы получим схему современной физиологии нервной системы.
В конце своей жизни Декарт встретился с противоречиями в вопросе «сознательности» животных; приписывая процессы «сознания» у человека исключительно особой мешковидной железе и найдя точно такую же железу у животных, Декарт изменил свою отправную точку зрения и не настаивал на отсутствии сознания у животных.
Поведение обученной и необученной собаки на охоте, с явно бросающейся разницей, указало Декарту на наличие. «памяти» у собак, а следовательно и «сознания».
Со смертью Декарта эволюция изучения психической деятельности животных должна была перешагнуть более или менее бесцветные столетия, правда, иногда сопровождаемые довольно значительными открытиями, и, таким путем докатиться до нового исторического этапа, возглавляемого Чарльзом Дарвиным.
К сожалению, ни место ни задача этой книги не позволяют более подробно остановиться на бессмертном учении Дарвина. Научная литература посвятила ему много страниц. Все же отдельные моменты его учения, касающиеся вопросов инстинкта, я считаю необходимым привести здесь.
Дарвин касается интересующего нас вопроса в следующих плоскостях: 1) целесообразности, 2) неизменяемости, 3) происхождения инстинкта; говоря о целесообразности и неизменяемости Дарвин указывает о заглушаемости инстинкта.
Так, одомашненная птица (цыплята) утрачивает свой страх перед кошками и собаками — целый ряд инстинктивных действий, сохранившихся у животных, утратил свое значение в новых условиях окружающей среды. Собаки очень часто мнутся и вертятся на месте перед тем, как лечь — эти действия «уминания травы» перестали быть «целесообразными», так как одомашненная собака потеряла «условия степного простора», где это действие было необходимо (такие инстинкты носят название рудиментарных инстинктов).
Итак, «целесообразность» — понятие условное; то, что было полезно раньше, бесцельно теперь; то, что бесцельно в данное время, будет полезно при новых условиях.
Итак, Дарвин делает вывод, что инстинкты изменяются; они связаны с влиянием окружающей среды и целесообразны. «То, что было целесообразно для предков, может оказаться вовсе не целесообразным для потомков» (Фролов).
Все же наука не могла довольствоваться имевшимися выводами. Необходимо было выявить механизм инстинкта. Никто не сомневался в том, что проявление инстинктов непосредственно связано с работой нервной системы, но уточнить этот механизм удалось лишь за последнее время и только с помощью физиологии. Основной механизм рефлекса был уже известен и бесспорен, бесконечные опыты Гамера (1708—1777) и Прохаска (1749—1821)установили точно физиологическую природу рефлекса. Еще Дарвин в свое время начал говорить о сложных рефлексах. «Значительное число весьма сложных движений — рефлекторны» — говорил Дарвин, не решаясь высказать эту мысль более конкретно.
Наконец, Г. Спенсер в 1855 г. указал, что кроме простых рефлексов, в которых вслед за одиночным раздражением следует одиночное сокращение, существуют гораздо более сложные рефлексы, в результате которых могут получаться весьма разнообразные комбинации движений (Фролов). Движения обезглавленной лягушки после раздражения кожи несут вполне целесообразный характер, являясь по своей природе безусловно рефлекторными. Исходя из этого, Спенсер говорит свою знаменитую фразу «инстинкты можно описывать как сложный рефлекс» и мы сейчас не в состоянии произвести никакой ясной разницы между инстинктом и рефлексом.
В чем же состоит сложность рефлекса, называемого инстинктом? Какие раздражители являются возбудителями инстинкта и каковы взаимоотношения инстинктов и в чем заключается изменяемость или неизменяемость инстинктов, — вот вопросы, поставленные перед физиологией при выявлении физиологической природы инстинкта.