— А почему ваши стихи напечатаны на редакционном бланке? — не выдержал Гуренко.
— Виновата машинистка! — бросил реплику Бобрышев.
— Нет, не машинистка… У меня просто не было другой бумаги. Но вернемся к главному! У меня солдат Чумаченко… не положительный персонаж. Он трус! Это лермонтовский Гарун. И, конечно, автор не может нести ответственность за мысли отрицательного героя. — После небольшой паузы Седлецкий с иронической усмешкой продолжал: — Представьте на миг, что я захожу в хату, где работает художник Гуренко, снимаю с мольберта начатую картину, забираю неоконченные этюды, а там пока что вырисовываются танки с черно-белыми крестами, самолеты со свастикой. Ах, вот оно что! Я поднимаюсь на собрании, требую слова и, показав товарищам наброски, говорю: «Вы, Гуренко, воспеваете вражескую технику. Вы антипатриот!» Каково это, а?
— Ой ли? — покусывая стебелек, проронил Грачев.
— Ловкач, все придумал на ходу. Стихи он оставил на столе секретаря не случайно. Но сейчас забил отбой, и ему удалось успешно отступить, — заметил Бобрышев.
Синчило еще резче постучал карандашом по графину.
— Я всегда приветствую бдительность. Гм… гм… Но критик с дубинкой может отбить у наших поэтов всякое желание дерзать. Не зная всего произведения, мы не можем учинять расправу над его отдельными главами. Меня вполне удовлетворяет справка поэта Семена Степановича Седлецкого.
— У Седлецкого нет никакой начатой поэмы. Он не сможет нам показать черновики. Все это выдумка. Я разбирал вполне самостоятельное и законченное стихотворение. — Голос Гуренко задрожал от гнева. — Я прошу дать мне возможность выступить вторично.
— Можете оставаться при своем мнении, — отрезал Синчило.
— Я прошу…
— Хорошо, вы получите слово. Я вовсе не зажимщик критики, капитан Гуренко. — И Синчило презрительно улыбнулся.
Принимая позу победителя, Седлецкий сказал:
— Разрешите мне уж заодно выступить в прениях по докладу…
Синчило молча кивнул и засек время.
— Подполковник Ветров сделал обстоятельный доклад. — Седлецкий откинул со лба седую прядь, пригладил рукой волосы. — Газета «Красное знамя» учит войска смелому маневру на поле боя, искусству маскировки, активной обороне. Наши статьи, заметки, очерки разъясняют солдатам приказы командования, подготавливают их к решительной битве. Ветров убедительно рассказал об этом. Он совершенно прав, когда критиковал некоторые материалы за сухой и бесцветный язык…
— Что-то мирно настроен Седлецкий, — шепнул Грачев Бобрышеву.
— Сейчас он развернется и сделает заход на бомбежку…
— Ответственный секретарь редакции, наш уважаемый начальник штаба, на все лады расхваливал здесь стихи молодого поэта Зайцева и увенчал лавровым венком Дмитрия Солонько. — Седлецкий помедлил, как бы собираясь с мыслями.
Грачев с Бобрышевым переглянулись. Седлецкий сделал шаг вперед. Казалось, он брал разгон для своей речи.
— Докладчик, рассуждая здесь о месте литератора в армейском строю, пытался утверждать, что я — поэт Седлецкий — стараюсь заглушить молодые голоса, отбить у начинающих авторов охоту к творчеству. Что я будто бы барин и, находясь в армии, не работаю, как говорят пулеметчики, «на полную железку». Но даже подполковнику Ветрову, обладателю столь подвижной фамилии, трудно угнаться сразу за двумя зайцами!
Синчило ухмыльнулся, но сейчас же принял строгое выражение.
— Я не рекламирую своей работы с начинающими поэтами, она у меня протекает порой незаметно, как подземный ручей. — Седлецкий сделал плавный жест, словно провожая невидимую волну. — Я хочу привести один пример, но самый яркий и убедительный… В гвардейской армии есть одаренный начинающий поэт Геннадий Крупчаткин. Не смотрите на меня с иронией, товарищ Солонько, я говорил, что вам придется краснеть, — вспыхнул Седлецкий. — Так вот… Приезжает Дмитрий Солонько в часть, где служит Геннадий Крупчаткин. Начинающий поэт обрадовался, он получит на месте квалифицированную консультацию, ему дадут ценные советы… Но увы! — Седлецкий грустно улыбнулся. — Я недавно встречал Крупчаткина… Что и говорить, помог Дмитрий Солонько начинающему поэту… Он его срезал под корень. Солонько сказал: «Ваши стихи далеки от поэзии так же, как переводная картинка от настоящей живописи. Вы поверили в свои поэтические способности, а их нет у вас…»
— А если это правда? Так почему же ее не высказать прямо? Человек займется другим, более полезным делом.