— Самый решительный и ошеломляющий, — сурово сдвинул брови Ватутин и с еще большей силой стукнул кулаком по столу.
— Но, товарищ командующий, обстоятельства в данный момент таковы, что нам невыгодно бить первыми.
— А что же выгоднее: как в сорок первом, как в прошлом году, допустить, чтобы они ударили первыми, и опять позволить топтать им нашу землю, захватывать и мучить наших людей?
Всегда внешне замкнутый, скупой на слова, Ватутин на этот раз казался совсем другим. Он встал из-за стола, торопливо прошелся по кабинету и, подойдя вплотную к Решетникову, с необычным для него жаром заговорил:
— Вы помните, Игорь Антонович, июль сорок первого? Мы с вами вместе поехали на Северо-Западный фронт. Помните эти толпы беженцев, пожарища Пскова и Новгорода, наши разрозненные, разбитые, отступающие войска? А июль и август прошлого года? До Волги, до Кавказа докатились. Разве можно допустить повторение подобного?
Страстная речь Ватутина и его взволнованное, полное решительности лицо не поколебали Решетникова. Худенький, с плотно сжатыми губами и стиснутой в кулак правой рукой, он напряженно слушал и, когда Ватутин смолк, заговорил с обычной для него запальчивостью:
— Чтобы не повторить того, что было, не дать возможности противнику и в этом году топтать нашу землю, нам прежде всего придется перемолоть его основные силы. Вот они, — провел он рукой по карте Ватутина, — «Мертвая голова», «Великая Германия», «Викинг», «Адольф Гитлер», «Райх». По штату в каждой из них по двести два танка. И, решась на серьезное наступление, Гитлер постарается их пополнить до штата. Но пусть, пусть даже в каждой из этих дивизий будет не по двести, а по сто пятьдесят танков, и это уже семьсот пятьдесят машин. А кроме этих, отборных, есть еще и обычные танковые дивизии. Это огромная мощь, танковая армада.
Ватутин слушал внимательно, ни единым жестом не прерывая Решетникова. Только лицо его неуловимо багровело и под левым глазом — результат прошлогодней контузии — нервно билась синяя жилка.
— Что будет, если немцы соберут все эти силы в кулак и в чистом поле, когда мы выйдем из своих траншей и перейдем в наступление, нанесут ответный удар? Подумать страшно!
Все, что говорил Решетников, было хорошо известно Бочарову. Они, прежде чем идти к Ватутину, все изучили, обдумали. Бочаров был уверен, что Ватутин если и не полностью, но по основным вопросам согласится с их мнением. Однако командующий фронтом хотя и слушал Решетникова очень внимательно, но по выражению его лица Бочаров видел, что он нисколько не согласен с ним.
— А вы безжалостный аналитик, Игорь Антонович, — скупо улыбнулся Ватутин, — все на цифрах, на расчетах, на конкретных данных.
— Ваша школа, товарищ командующий, — улыбнулся в ответ и Решетников.
— Значит, учил, учил и на свою голову выучил, — рассмеялся Ватутин и, сразу же став по-прежнему суровым и сосредоточенным, теми же тугими словами продолжал: — Конечно, встреча с массой танков, как вы говорите, в чистом поле — опасное предприятие. Но еще опаснее, когда эта масса танков нанесет удар в неизвестное для нас время и в неизвестном месте. Прорыв! Брешь в нашей обороне! Захват инициативы! Полнейшая неизвестность и надежда на случайность? Нет! Случайностей не должно быть! Избежать этого можно только упреждением противника, разгромом его основных сил, когда они еще полностью не готовы к действиям.
— Но есть и другой выход: создать мощную оборону, дождаться наступления противника, разгромить его танковые силы, а затем нанести ему мощнейший удар и добить окончательно.
— Сидеть у моря и ждать погоды? — глухо проговорил Ватутин. — А ветер может подуть с другой стороны, и погоды не будет. Нет! Нужно ударить здесь, у нас, под Белгородом, развернуть решительное наступление и гнать противника до Днепра, за Днепр и дальше.
Решетников пытался убеждать, доказывать, но Ватутин слушал его рассеянно, занятый своими нелегкими мыслями.
Заседание Ставки Верховного Главнокомандования закончилось на рассвете. Решетников первым вышел в приемную и залпом выпил два стакана ледяной воды. Много раз бывал он на важных и ответственных заседаниях, но то, что произошло в эту ночь, ему еще переживать не доводилось. План генерала Ватутина о нанесении упреждающего удара по сосредоточению вражеских войск был решительно отвергнут. Но Решетников, хотя новый план в основе составлял то, что они с Бочаровым предлагали Ватутину, не чувствовал удовлетворения. Он, правда, был твердо убежден, что план Ватутина мог привести к пагубным последствиям. Отказ от этого плана был наиболее разумным решением в создавшихся условиях войны. И все-таки столь сокрушительное поражение Ватутина было для Решетникова неожиданным.