Розали приложила максимум усилий, чтобы скрыть неприлично низкий вырез. Быстро продернув бирюзовую ленту сквозь пышное кружево, которым был оторочен корсаж, она завязала ее концы бантиком, почти полностью прикрывавшим линию декольте. Салли, занятая припудриванием своей выдающейся пухлой груди, не выпуская из рук пуховку, обернулась к новенькой:
— Мамаша Барнард никогда не позволит тебе выйти на сцену такой закутанной, дорогуша.
— Но я не собираюсь разгуливать полуголой!
— А чего еще ты ожидала в Храме красоты? Признайся-ка честно. Ты ж никогда раньше не делала ничего подобного, так?
— Ну… Ну да. Не совсем…
— Ты, случайно, не скрываешься от закона или разгневанного муженька?
— Нет! Вовсе нет, Салли! Впрочем, в самом деле, не думаю, что кто-нибудь из них обратит на меня внимание. Ведь так?
— Новенькая девица в Храме красоты доктора Би? Да они все на тебя уставятся! — Салли приблизилась. — А после представления? Миссис Би объяснила тебе? На верхнем этаже есть зала, которую называют Внутренним храмом. Так вот, там устраивают танцы под музыку, а господа платят, чтобы с нами потанцевать.
— Просто потанцевать?
Салли подмигнула:
— Ну, начнется-то все с танцев. А потом, кто знает, можешь оказаться в постели с богатеньким симпатичным лордом, из которого, дай бог, сможешь стрясти деньжат, если закроешь глаза на все его кряхтенья и выверты. Только будь осторожна, девочка! Врут они все, когда любовь обещают!
Розали кивнула, ее сердце словно замерло на мгновение. Она это прекрасно знала. Но сколько девушек верит пустым обещаниям.
«Розали, я в Лондоне. Я в беде. Пожалуйста, помоги мне!» Вот и все жалкое письмо Линетт, которое Розали получила в прошлом октябре. Ничего более, ни адреса, ни других указаний, за исключением известной мечты Линетт стать актрисой.
Подступившие эмоции сжали горло, стоило девушке подумать, что стало с мечтой младшей сестренки. Она ощутила мгновенный укол страха. Линетт! Всего на два года младше. И несмотря на то, что белокурые локоны сестры обладали особым, только им присушим сиянием, а фигура казалась более женственной, они очень похожи. На вчерашнем прослушивании Розали не без оснований опасалась быть узнанной доктором Барнардом.
Однако в его взгляде не читалось ничего, за исключением небрежного одобрения.
Внезапно дверь распахнулась, и Денни, парнишка, помогавший на подмостках, просунул голову в гримерку.
— Три минуты до выхода, дамы! — Он взглянул на Розали и подмигнул.
— Вот шельмец, — дружелюбно протянула Салли. — Всегда надеется заполучить красотку даром. Подожди-ка, возьми немного румян!
— Нет, спасибо. — Розали обернулась и внимательно посмотрела на девушку. — Салли, как давно ты здесь работаешь?
— Кажется, всю жизнь, а всего-то шесть месяцев! Один только острый язычок мамаши Би чего стоит, да еще ее привычка вычитать из нашего жалованья за любую провинность! Никто не выдерживает больше года. — Салли нанесла побольше румян на щеки. — А почему ты решила здесь потрудиться? Прохаживаться по сцене почти в чем мать родила, у всех на виду?! Ты умная, говоришь как леди. Да ты могла бы стать кем-то вроде гувернантки, уж точно!
— Мне надо заботиться о ребенке, — просто ответила Розали. — Никто не наймет гувернантку с младенцем.
Салли быстро взглянула на нее:
— Сколько лет твоей малютке?
— Два. Ей всего два года.
— Господи помилуй! Повезло ей, однако, что ты за ней присматриваешь, — заметила Салли завистливо. — Вот моя мамаша отправила меня на улицу, едва мне десять годков исполнилось. Ха, вообрази, я играю Гебу, непорочную богиню! Да я себя девственницей и не помню. Хотя многому научилась. Знаю этих джентльменов, чтобы им пусто было. И попомни мои слова: лучший способ обеспечить себе и крошке хорошую жизнь — раздвинуть ножки перед богачом, только бери деньги вперед, понимаешь?!
— Леди! — объявил Денни, широко распахнув дверь. — Приготовьтесь к выходу на сцену!
— А вот и мы, — ухмыльнулась Салли.
«О да, воистину», — прошептала Розали.
Пока занавес оставался закрытым, девушки поспешили занять свои места на сцене. Шарлотта осторожно уселась на обитый узорной камкой[2] трон и расправила взбитые умелой рукой мамаши Би крашеные локоны. Вокруг нее столпились остальные «богини». До Розали долетели слова доктора Барнарда, вставшего перед сценой и торжественно объявившего:
— Наслаждайтесь же, мои многоуважаемые друзья! Сценки, полные изысканного и благородного артистизма! Высочайшее искусство — греческие богини!