На шестой день он направился в другую сторону от озера и вышел к селению Даргвас. Здесь дома местных жителей почти смыкались с другим селением, от которого у Эвана по позвоночнику пробежала дрожь: это были склепы. Кое-где уже начавшие обрушаться, а кое-где ещё полностью целые, разукрашенные непривычными барельефами и прекрасные в своём смертельном покое, они, тем не менее, казалось, дышали холодом, будто с другой стороны мира, из посмертия, чья-то рука протянулась за ним.
Два дня Эван оставался мрачен, как покойник, и чувствовал себя так же: мысленно он уже видел себя среди этих надгробий. Силился представить, каким может быть небытие и что станет с миром без него. По всему выходило, что ничего. Мир немногое потерял бы от того, что его покинул молодой и не слишком удачливый великий князь Аргайл.
Эван никогда не видел себя в этой роли. Он знал, конечно, что его отец — великий Аргайл, но никогда не думал о том, что однажды заменит его.
Зато всю свою молодость, всё время, пока его судно бороздило просторы космоса с грузом контрабанды на борту, он абсолютно чётко осознавал, что он — Аргайл. Не в том смысле, который в это слово вкладывали сейчас, обращаясь к нему «великий князь». В ином, которое означает для каждого Камерона слово «Камерон», а для каждого Армстронга слово «Армстронг» — брат.
Стоило прилететь на самую дальнюю планету, где он не был никогда, он твёрдо знал, что в резиденции Аргайлов ему окажут достойный приём. И в этом Аргайлы были лучше МакГуафров, Эллиотов и всех остальных — потому что резиденцию Аргайлов можно было найти в самом отсталом из миров.
Эван очень чётко ощущал, какой силой обладает его клан. Как боятся его — даже те, в ком течёт не шотландская, а корсиканская кровь. И никогда бы он не променял фамилию, данную ему отцом, на какую-то ещё.
Всё изменилось, когда он получил этот титул — великий князь. Говорят, что большое лучше видится издалека — но для него всё случилось наоборот. То, что раньше было частью его, теперь колыхалось где-то далеко внизу и пенилось вихрями волн. А он мог лишь смотреть, но больше не был одним из них. Он с удивлением обнаружил, как много значат деньги, власть и влияние для тех людей, которые окружали его. Для него самого они не значили ничего.
Сейчас, оказавшись на пороге смерти, он вынужден был по-новому оценить то, что успел сделать, и то, чего не успел. Выбрать самое важное из того, на что мог ещё потратить время. Он бился над этой проблемой день за днём, чувствуя, как эти дни утекают сквозь пальцы песком, но за все прошедшие месяцы не стал ближе к ответу ни на шаг.
Здесь, среди вечных гор и чистейших вод, он увидел собственную жизнь под другим углом. Она была маленькой — будь он хоть тысячу раз великий князь — и была короткой. И в том, что ему оставалось совсем немного, был свой великий закон, потому что в сравнении с судьбами гор двадцать, сорок лет — или шесть месяцев — в любом случае не значили ничего.
К концу первой недели ему уже казалось, что он начал что-то понимать. Он позвал к себе Кестера, намереваясь сказать тому, чтобы он отправился в Манахату и забрал оттуда девушку, которую Эван приметил, но попробовать так и не смог.
Кестер, однако, пришёл к нему с собственными новостями и не один — вместе с ним был Линдси.
После недолгих объятий он рассказал о том, как смог всё же выполнить приказ, как корабли, конфискованные у кочевников, всё-таки прибыли в порт.
Эван уже не знал, стоит ли заикаться о девчонке — он подозревал, что будет выглядеть идиотом, да и не хотел, чтобы слишком много людей знали о том, что его кто-то заинтересовал.
— Вы думаете об этой девушке! — провозгласил Кестер первым, будто прочитав его мысли и одновременно с головой выдавая его.
— В каком-то смысле, — задумчиво протянул Аргайл. — Здесь довольно скучно. Она бы могла существенно скрасить мой досуг.
— Я знаю, что вам нужно! — Линдси усмехнулся и ударил тростью о пол. — Дом мадам Фузур.
Эван поднял бровь.
В том, что говорил Линдси, был смысл. В конце концов, вряд ли эта девчонка была намного лучше других. Брюнетка… Довольно изысканная… Эван с трудом подавил непрошенное воспоминание, как в последней вечер, когда он видел Мадлен, тёплая рука девушки лежала на его руке. Одно воспоминание об этом тепле пробудило в нём волну жара — куда более мощную и долгую, чем мог бы пробудить простой половой акт.
Эван качнул головой.
— Пойдём, — сказал он. — Посмотрим, что у них есть.