— Жди, как же… такие сексом не занимаются. Разденет догола, подрочит и уйдет… Извращенец.
Николай засмеялся.
— Вам то что? Наоборот лучше — ничего делать не надо и деньги в кармане.
Катя посмотрела на него, как на школьника, возразила назидательно:
— Дерьмо — всегда дерьмо… даже с деньгами. А мы, ты что думаешь, не люди? Иногда бывает — и денег побольше даст, и грубого слова не скажет, а все равно не то, не лежит душа, нет желания пообщаться второй раз. Сидишь рядом, хочется побыстрее отработать и убежать.
Екатерина замолчала и налегла на пиво, как бы заполняя появившуюся внезапно паузу. Допила все с хмурым лицом, выбросила банку на улицу и вдруг улыбнулась лукаво, пододвинулась ближе, заговорила проникновенно, поглаживая член поверх брюк.
— А вот тебя бы я хотела видеть. Ты ласковый и добрый. Может, поедем ко мне? Квартира наверняка уже освободилась. — Она заглядывала в глаза, ожидая ответа, поглаживала легонько, начавшего оживать мальчика, и продолжала проникновенно: — А если хочешь — я и подругу оставлю, втроем побудем, поласкаем в два ротика.
Николай, раздумывая, завел машину — в салоне стало прохладно и дымно от выкуренных сигарет. Пожал плечами, ответил неуверенно и конкретно не объясняя:
— Не знаю… вряд ли. Дела еще у меня…
— Жаль, — вздохнула Катя. — Но знай, что я буду ждать. Звони, — она протянула листок с номером телефона.
Николай взял бумажку, хотя и знал, что в большинстве случаев дозвониться невозможно. Или подсовывают девчонки откровенную липу, или трубку не берут, или что-то другое. Но, в девяносто процентах, связи нет. Он всегда брал или сам записывал номер телефона, таскал в кармане листок недельку и выкидывал потом без сожаления. Но были и исключения — звонил, дозванивался и встречался. Один, максимум два раза, не более. Верить им нельзя никогда — очень коротки у проституток-наркоманок память, желание и ответственность, как и сама жизнь. Скажи им об этом — не поверят, обидятся и не поймут, всегда найдут отговорку на аксиому.
Когда Катя вышла из машины, Николай отъехал метров на двести и остановился. Он раздумывал — догнать, вернуть Екатерину, поехать к ней или все-таки рвануть к Нине со Светкой. Катя почти здесь и все будущее реально, а Нина со Светкой еще неизвестно — дома ли? Могут и вообще не открыть, хотя и звали. Иллюзорно все, но хотелось новизны на сегодня и он поехал к ним.
На звонок долго не открывали, спрашивали: «Кто там»? И шептались между собой — слышно было даже через дверь. Мать была дома и они наверняка обсуждали: как быть. Наконец, желанная отворилась, видимо, девчонки договорились между собой — пускать или нет.
Нина сразу же кинулась на шею, защебетала радостно, обращаясь к сестре:
— Я же говорила тебе, что это он. А ты — не он, не он… Я его хоть где узнаю. Раздевайся, проходи в комнату.
Николай скинул дубленку, прошел в комнату, наблюдая, как суетятся сестры, убирают постель, складывая белье в низ дивана. Присел на собранный диван и сразу же попросил, обращаясь к Нине:
— За пивком сгоняешь?
— Конечно, тут рядом. А что брать?
— На две сотки пиво, ты знаешь, и так что-нибудь возьми. На свое усмотренье.
Он протянул три «бумажки» и она упорхнула в коридор одеваться. Николай потянулся сидя, спросил:
— Ну, как дела, Света? Не ждали?
Она пожала плечами, ответила неопределенно:
— Нет, почему же… — и, как бы спохватясь, добавила: — ждали, мы всегда тебя ждем, в любое время.
Николай усмехнулся, но возражать не стал. Он давно понял, что ласковое щебетание и поцелуйчики Нины, более скромные слова и обнимания Светланы — это только игра. Обычное поведение с клиентом, хотя среди клиентов его и выделяли. А может, даже, ему это только казалось. Ни к чему вдаваться в подробности.
Он взял ее руку, притянул ближе, усаживая себе на колени. Погладил ножку, задирая платье до паха, поласкал грудь и, чувствуя нарастающее возбуждение, оттолкнул с колен. Хотелось дождаться Нины, выпить немного пива и затем уже развалиться на диване. Ощущать всем телом ласки зрелых девиц дороги. Обоих и сразу.
Сафронов вышел из машины и выматерился про себя — минус тридцать с поземкой не доставляли удовольствия. Сосны неподалеку стояли замертво, не шевелясь, и только низовик гнал и гнал снежную пыль в известную ему даль, оставляя людям промозглость и зябкость.
Он осмотрелся. Через двухметровый кювет почти сразу к дороге примыкал сосновый лес. Почему-то подумалось, что там теплее: нет этой противной поземки.
Из впереди стоящего милицейского уазика вышел опер Костя Пулков. Сафронов обрадовался — любил с ним работать, толковый парень.
— Привет Глеб. Дубак сегодня. Пойдем, глянешь труп и в машину.
— Привет, — вздохнул Сафронов. — Пойдем.
Они стали спускаться вниз.
— Обрати внимание, Глеб, — начал свой доклад Пулков, — из кювета мы выбрались полчаса назад. Осмотр закончили, тебя, — он усмехнулся, — или кого другого поджидали. Лучше уж тебя, конечно…
— Ну, спасибо на добром слове, Костик, — съязвил Сафронов.
— А что? — Продолжал Пулков, сметая перчатками снег с лица трупа. — С тобой работать легче. Увереннее что ли… Так вот, за полчаса, пока в машине сидели, следы наши, сам видишь, наполовину замело.
— То есть, ты хочешь сказать, что трупик здесь недавно, часа два, три от силы.
— Ну, да, скорее всего так, — пояснил, прикуривая сигарету, Пулков. — Когда мы подъехали — всего одни следы были, наполовину заметенные снегом. Скорее всего того, кто по 02 позвонил.
— А кто позвонил? — переспросил Глеб.
— Не знаю, — Костя пожал плечами, — не представился мужичок. Кому нужны сейчас лишние хлопоты? И на том спасибо — замело бы через несколько часов снегом и получите весной «подснежник» в подарочек.
Сафронов поднялся с коленок и то же закурил. Он не доставал Пулкова вопросами, знал, что расскажет он все сам и подробно. Все, что успел рассмотреть и узнать.
— Сам видишь, Глеб — женщина лет двадцати, двадцати пяти. При себе ничего нет, ни сумочки, ни документов, видимых повреждений тоже. Однако, в кармане два стандартных чека, полагаю героин, и двести рублей по сотке. Ты спросишь — передоза? Возможно, скорее всего так и есть. Но, есть одно но — ни шприца, ни сумочки, ни хрена. Может и помогли… Что гадать? Пойдем, пусть ее грузят и везут в морг.
Они поднялись на обочину дороги, курили молча, наблюдая, как загружают в машину напрочь окоченевший труп.
— Да, и вот еще что, — продолжил Пулков, — я сейчас в предместье Рабочее смотаюсь, прихвачу по дороге пару сосок в морг для опознания. Сдается мне, что та еще эта штучка и вечерком нам от нее сюрпризом повеет.
Костя выкинул сигарету, сплюнул и замолчал.
— Ладно, не томи паузой, выкладывай до конца, что нарыл.
— Ничего не нарыл, — вдруг обозлился Пулков. — Эксперт уже успел идейкой обрадовать. Сдается ему, милому, что во рту у этой бабы презерватив находится. Точно сказать не может — труп мерзлый и рот не открывается. Так что к вечеру можем получить серию, еще, так сказать, пару трупиков, которых списали уже на передозу. У них тоже презервативы во рту были. Если эксперт прав окажется, то кто-то мочит девочек-сосочек. Это уже не просто передоза — три трупа за неделю и у каждой во рту презерватив, в кармане двести рублей по сотке, ни сумочек, ни документов.
— Ладно тебе, — попытался успокоить Сафронов Костю, — чего раньше времени кипятишься?
— Закипятишься тут… — как-то устало махнул рукой Пулков. — Начальство поимеет во все дырки. Сам знаешь — такие убийства раскрыть очень сложно. А этот гад…
— А может гады? — перебил его Сафронов.
— Не-ет, Глеб. Гад он и есть гад. Полагаю, что один, сволочь, работает.
— А может одна?
— Может и одна, только вряд ли, — усмехнулся Костя, поняв, что его разыгрывают. — Ладно, вечер сегодня утра мудренее. До вечера.
Сафронов ехал в прокуратуру и размышлял. Из головы не выходили слова Кости о серии убийств. Он помнил те два тела, о которых говорил Пулков. Поднимали их вместе. По заключению СМЭ наркоманки скончались от передозировки героина и уголовные дела не возбуждались. Ни сумочек, ни документов, по двести рублей у каждой, по два чека, а про презервативы во рту он и вообще не знал.