— Людочка, машину мне срочно, — скороговоркой бросила она по селектору секретарю. Подумав, отменила указание.
— Нет, Люда, не надо — на своей поеду.
Она вспомнила слова сына: «и лучше, что бы нас не видели вместе». Пока шла к своему автомобилю, пока ехала — все время обеспокоено размышляла: что же могло случиться? Гнала машину, торопилась, не обращая внимания на великолепный зимний пейзаж: сосны, подернутые изморозью вдоль дороги и редкие ели со снегом на лаптистых ветках.
Машину занесло немного и она снизила скорость — не хватало еще разбиться или улететь в кювет. Вскоре увидела сына, стоящего на дороге, остановилась.
— Привет, Ма, — он сел в салон, чмокнул мать в щечку. — Сделай печку пожарче — продрог весь.
Она добавила градусов на табло и машина задышала теплее.
— Вот, так лучше, — удовлетворенно произнес Мирон, расстегивая телогрейку. — Давай куда-нибудь немного назад, приткнемся на обочине, что бы не мешать ни кому.
— Да что случилось то? — Не выдержала Домогацкая.
— Расскажу, мама, все расскажу. За этим и позвал тебя. Ты пока развернись — там неподалеку типа площадочки небольшой есть. Там и поговорим. А я пока погреюсь.
Машина развернулась с трудом на узкой для этой цели дороге, проехала метров пятьсот и свернула на широкую обочину. Остановилась.
— Мама, — начал Мирон, — я, конечно понимаю твои благие намерения и мне от этого станет лучше. Но куда ты меня привезла, мама, куда определила, что это за Центр такой?
— Не понимаю, сынок… Реабилитационный Центр… — занервничала мать. — Лучший в области.
— Какой к черту лучший? — перебил ее Мирон. — Я же хотел подлечиться, Мама, как-то отойти от этой наркоты, на ноги встать. Девушка у меня есть — но кому я наркоман нужен. Тебе разве что, мама, — продолжал давить на психику он.
— Да объясни ты толком, Мирон, — чуть не сорвалась на крик мать.
— Наркота здесь кругом, ма, наркота… Директор лично чеками торгует, продает по завышенной цене практически всем. Меня только стороной обходят, боятся — знают чей я сын, — упорно давил на материнские чувства Мирон. — А они потом колются все, кайф ловят… А мне каково? Мне тоже хочется, лучше уж я дома колоться буду — там цены ниже.
— Сынок, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Быть этого не может… Это Центр считается лучшим, в том числе и потому, что наркотиков здесь нет. Ты хоть знаешь кем создан этот Центр?
— Мама, мне все равно, кем он создан. Это же закрытый Центр — родителей не пускают, никого не пускают. Делай здесь — что хочешь.
— А факты, у тебя есть факты?
— Какие, мама, факты? Ты что? Мне не веришь?
— Допустим, я верю…
— Ах, допустим, — перебил ее Мирон и стал вылазить из машины. Мать удержала его за руку.
— Не горячись и не обижайся. Я тебе верю, но для действий — нужны факты. Говори, что знаешь.
— Да все я знаю, мама, все. Знаю, где Караваев, это директор наш, держит готовые чеки с наркотой. Видимо россыпью сюда героин не завозят, что бы лишний раз не светиться. Знаю, где некоторые девчонки героин прячут. Знаю, что один чек здесь стоит двести рублей, а в городе сто, в некоторых точках по сто пятьдесят. Караваев — он вообще обнаглел, всегда держит по десять-двадцать чеков в прихожке, на верхней полочке. Кто заскочит из воспитанников — сразу же в коридоре рассчитываются. Где он держит основной запас — я не знаю, но где-то в доме. Спит директор с воспитанницей, с наркоманкой, она так у него в доме и живет. А ее подруга, Ольгой зовут, то же в открытую наркотики в коридоре держит, никого не боится. Мало этого?
— Да нет, сынок, не мало, — вздохнула мать. — Но это все точно, все как есть? И наркотики всегда там находятся, где ты сказал?
— В этих местах — да, всегда, в любое время суток. А вот где основные запасы хранятся — я не знаю.
Лицо Домогацкой как-то осунулось и посерело сразу. Она не надолго задумалась, потом заговорила:
— Знаешь, сынок, Центр этот принадлежит одной, очень влиятельной, особе. И она, к тому же, юрист. Если я проколюсь, то меня сожрут с потрохами, косточек не оставят. Поэтому еще раз подумай. Наркотики всегда там находятся, где ты сказал? Может, бывают моменты, когда их там нет?
— Нет, мама, они всегда там. Двадцать, как минимум десять чеков всегда у Караваева на полке в прихожке и у этой Ольги всегда есть. Это абсолютно точно. Где другие наркотики, а они тоже есть, я не знаю.
— Что ж, сынок, ладно, надеюсь ты меня не подведешь.
— О чем ты говоришь, мама? — возмутился Мирон.
Она обняла сына за плечи.
— А теперь ступай, иди в Центр и жди. К концу дня я тебя заберу отсюда.
Мирон вышел из машины довольный — его план начинал срабатывать. Мать уж никак не оставит это дело в покое и тогда конец Ольге, конец Караваеву и всему Центру, где с ним обошлись не вежливо и необходительно.
Утром, совсем недавно, он дождался, когда Караваев уйдет из дома на работу, зашел к Зинаиде, объяснил, что нужен директор, так он звал главного врача Центра, и получив ответ, попросил попить водички. Пока Зина ходила за водой — успел закинуть пятнадцать чеков героина на верхнюю полку в коридоре. Там их как раз не видно и рукой достать можно свободно.
Примерно так же поступил и с Ольгой, только причина прихода была другой — якобы забыл вечером зажигалку.
Теперь ментам не составит труда найти наркоту и это главный, убийственный козырь, его не переплюнуть, не объяснить ни чем оправдательным. Это уголовное дело и неважно, чем оно завершится. Главное — потрепать нервы, лишить доверия и уважения, замарать наркобизнесом. Пусть отмываются и помнят — с ним шутки плохи. А самое главное — Ольгу не посадят, выкинут из Центра, а там, в городе, она будет в его власти. Снова начнет колоться, зависеть от Мирона и ублажать его. Он уже представлял явно, как она просит уколоться, хоть по минимуму — один-два чека, валяется в ногах и умоляет, подползая к нему на коленях. И каждый раз, каждый… будет сосать его член и доставлять удовольствие.
Домогацкая, когда ушел Мирон, не поехала сразу обратно в прокуратуру. Решила обдумать свои действия. Да, она рисковала очень сильно, но не поверить сыну не могла. В любом случае, даже если не найдут основной героин, чеков, найденных у Караваева и одной из воспитанниц, хватит, что бы уж если не на уголовное дело — то оправдаться полностью. «Иш, как ловко устроились — и воспитанниц потрахать, и чеки с героином сбыть, и прикрыться благим делом, лечением наркозависимости. Ловко, очень ловко». Она набрала номер телефона.
— Люда, я скоро подъеду — вызови ко мне срочно Кузьмина из управления по наркотикам.
Кузьмин уже ждал ее в приемной и Домогацкая пригласила его сразу к себе. Сняла пальто, шапку, села в кресло.
— Я вот зачем пригласила тебя, Виктор Петрович, ты знаешь оздоровительный наркологический центр?
— Это который? Их несколько, Вера Ивановна.
— Который Мурашовой принадлежит. — Кузьмин кивнул головой. — Так вот там сейчас не Центр, а обыкновенный притон.
— Что-то с трудом верится, Вера Ивановна. Там главный врач Караваев — вполне порядочный мужик и вряд ли он допустит такое безобразие.
— Как раз о Караваеве я и веду речь. Именно он там развращает воспитанниц, спит с ними и ко всему прочему наркотиками торгует.
— Вера Ивановна, не верю я во всю эту чушь. Не такой мужик Караваев. Кто-то намерено оговаривает его, подставляет.
— А мне твоя вера ни к чему, Виктор, — резко перебила его Домогацкая. — Вот ты и проверишь всю эту информацию. Возьми людей, спецназ свой и сделай там обыск. Уверена — наркотики будут. И не медицинские, которые может быть там положены, стоят на учете и хранятся правильно, а обыкновенные чеки с героином. Проведешь тщательный обыск всего Центра, всех помещений без исключения и начнешь его с дома именно Караваева. Полагаю, что не только много чеков найдешь, но и не фасованный героин. Ну, не мне тебя учить деталям, сам все разработаешь. Обыск проведешь сегодня и как можно скорее. Напоминаю, что начнешь его с Караваева.