Отец Андрей прошмыгнул в алтарь и запер за собой двери. Дьяк стоял спиной к нему, водружая свечу на подсвечник. Отец Андрей воспользовался таким положением коллеги и, горячо благодаря бога за эту волшебную возможность, принялся скрести покусанные какой-то тварью ноги и руки.
Мысленно заручившись подмогой всех святых, которые первые пришлись на язык, отец Андрей начал службу. Прося прощения в уме, он блаженно растирал воспаленные укусы прямо в алтаре, уже даже и не стесняясь дьяка. Терпеть было невозможно.
Хор подхватил и запел ангельскими голосами, отец Андрей выглянул на них сквозь щели алтаря.
«Спасибо, родименькие, хоть вы службу спасёте», – перекрестил он с благодарностью певчих.
Ещё раз горячо поблагодарив всех святых, священник уверенно вышел с кадилом. Прихожане смиренно склонили голову. И снова отец Андрей горячо благодарил всевышнего за этот дар: почесаться так, что никто и не заметит, потому что не смотрит. Тряся кадилом и обходя храм, отче блаженно скрёб себя за шею, не забывая восславить премудрого Господа, так и не даровавшего ему в ведение храм площадью побольше, о чём батюшка недавно, по глупости своей и высокомерию, просил. Что ж, с божьей помощью, уж и полслужбы прошло. Осталось всего ничего…
Спрятавшись в алтаре, отец Андрей снова посмотрел в щёлочку, внимательно разглядывая лица прихожан, не заметил ли кто, как он чешется? Нет, всё спокойно. И тут взгляд его упал на певчих.
Те, кажется, слегка пританцовывали в такт распева, подёргивая ногами.
«Это что ещё за новости?» – удивился отец Андрей.
И тут же страшная догадка поразила его: «И хор покусали!».
Хор, действительно, пел сегодня очень оживлённо и, во всех смыслах, подвижно. Женщины притопывали, тёрли рука об руку и даже слегка маршировали. Как догадался священник, зуд перебрался уже, как и у него, в район коленок. Руками такое не почешешь на людях, а вот ногами можно, изображая что-то вроде ходьбы на месте с высоким подъемом стопы…
Отец Андрей, не переставая чесать воспаленые места, молил теперь бога только об одном: выстоять! Ну, или чтобы прихожане ушли.
Он снова выглянул в щель. Прихожане стояли с суровыми лицами. Никто не собирался уходить. Но некоторые, как теперь заметил священник, активно переминались с ноги на ногу. Однако, никто не спешил занять лавки в храме, значит не устали. Значит, чешутся.
Священник взглянул на дьяка. Тот, стоя в центре храма, обычно печальный и серьёзный, теперь без устали поправлял часть иерейского облачения, фелонь, ту самую, которая меньше всего похожа на мягкую ткань и имеет твердую основу, подобно косяку, об который приятно почесать то самое место на спине, до которого не дотягивается рука. Дёргая фелонь из правого края в левый так, чтобы она словно ездила по спине, дьяк испытывал сладкую истому.
«И этот чешется!» – тут отца Андрея разобрал такой смех, что из глаз его хлынули слёзы.
Что и говорить, так искренне он не молился давно. Разве что тогда, когда только-только молодым принял храм.
Жаль только никто из прихожан не оценил его мастерства и рвения, все были заняты собой, точнее каждый зудением своего собственного тела.
Ввечеру отец Андрей, блаженно скребя себя везде, где мог достать, сочинял очередное письмо к господам чиновникам, стараясь как можно мягче изложить конфузную ситуацию, при которой песчаные блохи, пробравшиеся с городского пляжа в святая святых, смущали умы и оскорбляли чувства верующих …
Поначалу в письме отец Андрей просил убрать пляж из-под окон храма, потом задумался, понял, что этого никогда не случится при нынешней власти. В новом варианте письма священник стал требовать дезинифицировать пляж, чтобы в песке не заводилось блох. И это письмо ушло в корзину…
Отче вздохнул и припал к иконе:
– Слава тебе, Господи. Неисповедимы твои пути, которыми приводишь нас к вере…
Письма так и не стал отправлять. Ведь эти самые блохи выгнали людей с пляжа и привели к нему в церковь…