— Ну ващщщееее, — шипела она, сузив глаза от возмущения, — ващщщщеееее, с виду приличный мущщщина, а гадите, как бомшшшш под каждым кустом! Фффууу, какая фффривольность!
Кусакиро даже забыл считать и присел от такой наглости. Напротив него стояла ослепительно рыжая красавица и, презрительно щурясь, плевалась от возмущения.
— Пфффф, пфффф, не подходи, лохматое чучело! Тут моя территория! Я тут хозяйка и единственная наместница нашей богини Баст! Убирайсссссся, а то пассссссть тебе порву и моргалы выколю!
Кошка выгнула спину, выставила когти и прижала уши, готовясь к броску.
"Ну надо же! Какая дурында! — подумал Кусакиро, — Не видит кто я? Великий потомок самураев с мечами и кинжалами! Заслуженный воин, великий правитель, носитель самых высоких титулов, да и просто красавец-мужчина! В глаза себе, что ли, наплевала…"
И тут кошка совершила прыжок. Но наш самурай не был бы великим воином, если бы пропустил момент атаки. Сделав моментальную подсечку лапой, он сбил кошку в прыжке, прижал её к земле и, чтобы совсем не наглела, показал ей, кто главный. А короче, цапнул её за заднюю лапу. И хорошо так цапнул. По-мужски. Женщины должны знать своё место. Кошка взвыла как сирена. Упала на спину, закатила глаза и стала "умирать".
На её вой прибежали двуногие и среди них, конечно его будущий сюзерен.
— Так вот ты какой злобный кусака! — произнёс незнакомец. Так Кусакиро впервые услышал свое имя, произносимое людьми.
"Наверное похвалил", — подумал кот.
Имя ему понравилось. Хорошее, грозное, уважительное. Над поверженной кошкой собрались двуногие, все её жалели, осматривали прокушенную лапу, она безвольно висела в руках, стонала, закатывала глаза и тайком показывала Кусакиро язык. Самураю приходилось встречаться с женскими хитростями, у него было много подруг, но никогда его так бесстыдно не "обводили вокруг лапы".
"Вот это чертовка! Как красива, как умна, как сексапильна! Как хитра!", — думал Кусакиро.
— Скажи мне свое имя, о, услада для моего носа и глаз! Кто ты?
Красота и великолепие
осенних листьев,
плавающих в пруду …
Кусакиро пытался быстренько сочинить очередное хокку, но в голове звенело, и мысли разбегались…
— Софья Павловна я, — муркнула рыжая, — Сонька-золотая лапка. Я тут главная. Проверяю груз, вынюхиваю контрабандный товар, ставлю на пакеты свою печать и веду учёт! Без моего разрешения ни один груз не пройдёт проверку. Работы у меня много — до… В общем, тебе по пояс будет! Не то, что у тебя, волчина позорный, безработный бездельник, шатающийся по чужим территориям, самозахватчик! Ты мне "печатную лапу" прокусил! Больничный брать придётся! За свой счёт, между прочим! У нас тут для кошек профсоюзов ещё не открыли!
Кусакиро не слышал её. Он весь был во власти поэтического восторга. Красота Соньки-золотой лапки пробудила в нём желание писать ей стихи. Как учил папа, а папу — дед, а деда — прадед. Истинные самураи были учёными котами и обучались сложному искусству писать хокку, хайку и танка.
Уходящая осень
Рыжие листья клёнов
По пути рассыпает.
Лихорадочно сочинял Кусакиро.
Когда пурпурная листва падёт на землю
И листьев не сорву, как будет жаль, —
Подумал я, —
И яркою листвою осенних клёнов
Увенчал себя!
Глядя в магические Сонькины глаза, самурай, вдруг, понял, что влюбился. (Ну, конечно, далеко не в первый раз в своей жизни…) Её огненная шубка — королевский мех, покрытый незнакомым ему доселе узором, вызывал восхищение. Её ленивая и дерзкая манера общения выдавала в ней страстную и самолюбивую натуру. А какой кот устоит против красоты и страсти? Особенно привыкший к серым молчаливым и послушным лесным кошечкам. Правильно — никакой! Он мурчал ей самозабвенно:
Промокнув весь от мелкого дождя,
Что опадать заставил листья бука,
Пришёл к тебе…
И рыжею листвою,
Тропою сорванной, украсил я тебя.
Сонька была удивлена. Никто никогда не писал ей стихов. Это было так красиво и романтично… Так приятно и поразительно… Так незабываемо и великолепно… Сердце её ответило призыву. Ведь наш самурай был не просто красноречив, а и великолепен видом, и грозен. Уж он постарался принять достойный вид во время исполнения своих вирш. Распушился до предела, став ещё крупнее раза в полтора, выгнул спину, втянул голову в плечи, хвост победно распрямил и поставил строго вертикально, как обоюдоострый меч, выставил нижнюю челюсть, чтобы смотреться побрутальнее! В общем, стал совершенно неотразимым. Тяжёлой поступью он ходил вокруг маленькой рыжей кошки, опутывая её чарами своей поэзии и подавляя её сопротивление своей царственностью: