Она, в общем-то, уже подросла и начала спортивные тренировки и обучение командам, но до сих пор не могла для себя решить: заниматься ли ей военной карьерой или полностью посвятить себя искусству.
По характеру Зоя была неуверенной и стеснительной и горячее желание сэра Рубика и Кусакиро воспитать из нее "боевую козу", пока не воплощалось в реальность. Зоя выполняла команды нерешительно и словно стесняясь. Часто пряталась за пасущуюся рядом мать, которая не была против физического развития девочки, но и не одобряла планов на участие в боевых операциях.
— Ты рождена козой, — любила повторять она, — ну так и будь козой! Жуй траву и смотри на солнышко. А когда придет время, рожай козлят и давай молоко. Что тебе еще нужно? Не понимаю…
Зоя вежливо выслушивала нотации матери и не перечила ей. Но внутри нее жили мечты и не всегда понятные ей эмоции.
После рассказов Кусакиро о прошлых великих сражениях, она в своих фантазиях представляла себя рогатой валькирией, мечущейся в самом центре схватки. От ее рогов разлетались в стороны лисы, волки и даже медведи. Она пела боевую песню победы "МЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ" и эта песня разносилась по лесам, достигая самых берегов далекого моря, о котором она слышала, но никогда не видела.
Но когда она оставалась наедине с собой, в ней просыпалась другая личность. Мягкая и нежная, с утонченным вкусом. Зоя втайне мечтала стать ландшафтным дизайнером. И практиковалась в этом всегда, когда не была занята тренировками с сэром Рубиком.
Ей нравилось украшать мир вокруг себя. Она выедала траву в форме сердечек, ромбиков и звездочек, катала носом небольшие камни, составляя из них подобие альпийских горок, копытцем рыла крошечные бассейны, которые во время дождей быстро заполнялись водой и туда прыгали разноцветные луговые лягушки. В общем, Зоя была художником в душе. Но и долг перед Братством, в которое ее собирались принять, как только она научится выполнять все необходимые команды, не оспаривала, а только обреченно вздыхала и шла на очередную тренировку.
Поэтому Зоя находилась на распутье осознания своего жизненного предназначения. Она вовсе не хотела быть похожей на свою добрую, ласковую, заботливую, но весьма ограниченную в понятиях мать. Вершина желаний которой заключалась в поедании сочной травы и лежании на солнышке…
Люсинда не присутствовала на построение. Во-первых, она еще находилась в трауре по своим любимым, так рано ушедшим на Радугу, деткам, а во-вторых, новообращенная Кусинда, последняя выжившая из помёта, была еще слишком мала, чтобы оставаться одной. Главной обязанностью Люсинды было растить единственную наследницу Кусакиро здоровой и прививать ей правила хорошего тона, а также обучать тонкостям дипломатии и женским хитростям.
После рождения котят и внезапной смерти двоих из них, Люсинда сильно изменилась. Она уже не была похожа на ту наивную девушку, с которой встретился зимой наш самурай. За такой короткий период времени произошло столько невероятных радостных и печальных событий, что Люсинда быстро повзрослела и начала осознавать быстротечность жизни и непредсказуемость событий, она стала мудрее и решительнее. Материнский инстинкт и боль потери сына и дочери закалили ее волю, как закаляется железо, сначала раскаляясь в огнедышащем тигле, а затем ныряя в ледяную воду; оставили глубокие рваные раны на тонком кружевном полотне ее нежной души, которые пока не удавалось заштопать.
Люсинда часто тайно плакала по ночам, вспоминая маленького Кусико и безымянную теперь малышку, которая в попытке отвести от сестры острый маятник судьбы, косящий жизни, отдала ей свое имя. Она старалась не показывать своей слабости днем перед дочерью и остальными домочадцами. Была величественной и гордой — как настоящая королева. Будучи женой главнокомандующего, ничего другого она и не смогла бы себе позволить. Жена самурая может проливать кровавые слезы печали только внутри себя. Лицо ее должно оставаться спокойным и бесстрастным. Чтобы никто не мог увидеть и воспользоваться ее слабостью.
Маленькой Кусинде внушали, что она родилась одна. Что брат и сестра всего лишь приснились ей в прекрасном сне. Для малышки горечь осознания реальной потери была бы невыносимой и могла привести к душевной, а затем и к физической болезни.
Всю тяжесть такого трудного, но необходимого решения приняли на себя Кусакиро и Люсинда. Им приходилось тщательно скрывать перед дочерью свою скорбь, чтобы она не раскрыла правды о своем рождении и игрЫ с именами. Они думали, что если об этом не говорить вслух, то у Трех Кошек Радуги не возникнет никаких подозрений. А если и возникнет, то вся тяжесть ответственности за этот обман ляжет на них, а не на маленькую Люсику-Кусинду.