(Отшельник)
… На улице стоит ужасная жара,
Но я буду танцевать буги-вуги до утра!
Я люблю буги-вуги!.. -
доносилась из окна соседского дома песня советской рок-группы «Зоопарк» из альбома «Белая полоса». Заводная такая песня…
…На улице парИло. Стояла удушающая жара. Жарко было и в доме и на открытом воздухе. Все хвостатые и усатые валялись без сил, кто где смог найти местечко попрохладнее. Мурыся и Алиса обосновались в кустах смородины, Василий лежал в лопухах, Лаки устроился в зарослях, вдруг разросшейся этим летом, старой жимолости. Кусакин с Люсиндой и Кусиндой отдыхали в доме, растянувшись на прохладном ламинате. Кусинду еще рано было выводить во двор. Девочка оказалась гиперактивной. Сложно было за ней уследить и почти невозможно поймать. А двор — пространство обширное и не всегда дружелюбное и безопасное. Один только петух чего стоил. Или, затаившая обиду за нелепую и скорую гибель мужа, индюшка — миссис Эндрю — Фурия и Гарпия в одном флаконе.
Для малышки Кусинды двор пока что являлся опасной территорией. В доме было жарко, душно и Кусинда ныла, не умолкая:
— Мам, пап, ну давайте поиграем, а то мне скучно. Я уже все лапы отлежала! Давайте попрыгаем! Папа, ну сколько можно валяться, вставай!
Кусакиро лениво шевелил ухом и время от времени открывал и закрывал один глаз. С его повышенной лохматостью, рассчитанной на ночёвку на снегу, в такую жару было невыносимо тяжело. Говорят, в Средней Азии специально носили толстые халаты, простёганные ватой, чтобы избежать теплового и солнечного удара. Создавался эффект "термоса", и организм не перегревался. Почему-то у шерстистых этот закон слабо работает. Хотя по законам физики должен был бы…
Кусинда густотой шерсти пошла в папу, но молодой растущий организм достаточно легко переносил жару. Ей все время хотелось прыгать и бегать.
— Ну маааааам! — мяукала Кусинда. — Ну хоть хвостиком пошевели, я с ним поиграю! Ну что вы, как мыши дохлые!
— Доча, отстань, — вяло муркнула Люсинда, — жарко же, двигаться — и то неохота, иди, полежи рядышком, а то перегреешься, головка заболит.
Но Кусинду невозможно было заставить сидеть на месте, пугая такой ерундой, как головная боль. Как вообще голова может болеть? Это же кость! Малышка забралась растянувшемуся, как полосатый коврик, отцу на спину и начала скакать на нем, как на батуте.
— Папа-кус, папа-кус, полосатый, как арбуз! — придумывала она на ходу дразнилки. — А арбуз кусается, на меня бросается!
Ее маленькие лапки с острыми коготочками, приземляясь, впивались папе в спину, чтобы не соскользнуть, но Кусакиро мужественно терпел. Чего только не вынесешь от собственного дитяти?! Наконец ему это надоело и он, резко вскочив, вывернулся из-под падающей Кусинды и схватив ее зубами за шкирку в полете, промычал: "Фейчас я разорфу эту неснофную дефчонку на мелкие куфочки!"
— Иииииииии! — восторженно завизжала "ужасно напуганная" Кусинда. — Ой, страшный полосатый зверь! Не ешь меня! Я маленькая и невкусная!
— Нееееет! — продолжал утробно и низко завывать Кусакиро. — Ты самая вкусная девочка в мире! Я тебя поймал! И теперь, в наказание, ты станешь причесывать мне уши и усы каждый день!
— Ладно, папа, — быстро согласилась хитрая Кусинда, — отпусти меня. Я буду причесывать твои уши и усы. Только отпусти!
Кусакиро разжал зубы и стал отплевываться от прилипшей к языку шерсти. Кусинда вскочила на резвые лапки, помчалась прочь и спряталась за гардинами, оставив заметно торчать вздрагивающий от возбуждения хвостик.
Кусакиро сделав вид, что ничего не заметил, снова расстелился по полу, чтобы охладить о ламинат хотя бы брюхо.
Люсинда с ленивым удовольствием искоса смотрела на забавы своих любимых. Ее поражало как этот могучий, прошедший сквозь страшные лишения и опасности, великолепный самец, великий воин, которого опасались многие, может быть терпелив, нежен и ласков со своими детьми.
Она любила и боготворила его. Испытывала ли она гордость? Конечно, да. Ревность? Конечно, нет. То, что было у него в прошлом, ее не интересовало. Сейчас он и его любовь принадлежали только ей. И Люсинда была благодарна за это судьбе…
…Тем временем во дворе под кустами смородины Алиса учила Мурысю "жизни". Мурыся жаловалась Алисе, что ее "коты не любят".
— Вот так одна и осталась… — горестно мурчала она. — Ни семьи, ни детей… Одинокая я… Только и живу чужими проблемами и чужим же счастьем. Эх… — вздохнула она подчёркнуто тяжело и опустила голову на лапы, исподтишка посматривая на щурящуюся на яркое солнце подругу.