пожнём, если не ослабеем.
Итак, доколе есть время,
будем делать добро всем…
(Апостол Павел)
ЭПИЛОГ
К концу повествованье подошло.
Всё сказано, и нам пора прощаться.
И время незаметно так текло
За часом час, чтоб в вечность превращаться.
Но дальше жизнь идёт своим путём.
Движенье вечно. Это неизменно.
Мы все куда-то движемся, идём…
Пусть даже порознь, но одновременно.
Так и герои наши — смотрят вдаль.
Ничто для них не кончено, конечно.
И тайны бытия лежит вуаль,
На судьбы их накинута беспечно.
Как сложится у них на том пути,
Каким любой из них вперёд шагает?
И долго ль по нему ещё идти?
Кто знает, я отвечу вам… Кто знает…
(Отшельник)
"…Снегурочки печальная кончина
И страшная погибель Мизгиря
Тревожить нас не могут; Солнце знает,
Кого карать и миловать. Свершился
Правдивый суд!.."
— вещал говорящий ящик Ларисы. Транслировали прекрасную сказку по произведению А. Н. Островского "Снегурочка".
Все собрались в гостиной. Люди сидели на своих высоких тронах-креслах, животные разлеглись кто где. Стояли жаркие погоды и прохладнее всего было лежать на полу. По нему всегда "гулял" небольшой сквознячок.
Сказка была музыкальной и частое пение героев по ходу сказки нравилось животным. Оно напоминало им свист ветра, скрип деревьев, пение птиц и множество других звуков природы, которые для них были знакомы и понятны.
Кусакин лежал ближе всех, и его уши особенно трепетали, пытаясь уловить непривычные многоступенчатые вокальные трели. Не так давно, всего какие-то полгода назад, он начал слушать музыку, и она казалась ему звуками высоких небесных сфер. Где же еще можно было услышать такую красоту?
Люсинда рядом вычесывала недовольную Кусинду. Дочка ныла, потому, что материнский ворсистый язык слишком уж тянул ее тонкую, шелковую, длинную шёрстку.
— Ну, мяяааааам! — пыталась она сопротивляться, елозя на боку и ловя терпеливую Люсинду за нос растопыренными лапками. — Ну хватит уже! Я совсем прилизанная стала из-за тебя! Иди, полижи папе уши. Он это любит!
Люсинда вздыхала и продолжала свое неблагодарное материнское занятие. Кусинда была непоседой и совсем не хотела становиться "леди". Ей больше мечталось стать самураем, как папа. Сражаться со страшными врагами и защищать несчастных и обездоленных. Пока что "страшными врагами" были хвосты присутствующих, а "несчастной" — она сама.
— Ну мяяяяааааам, хватит! — Кусинда вырвалась из объятий матери и на негнущихся лапах, с горбатой спиной и прижатыми ушами поскакала боком к дяде Васе.
Василию так понравилось музыкальное сопровождение сказки, что он долго клевал носом и на последней песне, когда хор берендеев допевал
"Даруй, бог света,
Теплое лето.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Краснопогодное,
Лето хлебородное.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше."
окончательно заснул. Голова его гордо возлежала на собственной лапе для мягкости. Усы подёргивались во сне. По мимике было похоже, как будто он пел вместе с берендеями.
Вдруг мимо носа что-то проскакало, цокая когтями по ламинату. По носу задел чей-то пушистый хвост.
Василий встрепенулся и вытаращил глаза.
— Это ты, неугомонная? — увидев, что это всего лишь проскакавшая мимо Кусинда, зевнув во весь рот, муркнул базилевс. — Непраааааааавильно мы тебя назвали. Не Кусинда ты, а Бесинда какая-то. Шуминда и Хулиганда.
— Да ладно тебе, дядя Вася, — отвечала ему Кусинда, лупя лапкой по его носу и пытаясь попасть в широкую, зевающую пасть с длинными клыками, — давай лучше поиграем! Я вызываю тебя на бой! На любом оружие, которое ты предпочитаешь! Я — храбрая дочь самурая! А ты будешь хитрым и изворотливым демоном Аманодзяку! И я с тобой биться буду!
Кусинда повернулась к нему задом и заметелила хвостиком, как веником, по его носу. Василий чихнул и прижал хвостик лапой.
— Какой ещё Аманодзяку? Не знаю такого. Что за демон?
— Мне паааааапа рассказывал! — запищала Кусинда, пытаясь выдернуть хвостик из-под тяжёлой дядькиной лапы. — Этот демон очень страшный. Он умеет видеть темные желания всех живущих и использовать эти желания против него.