Чем занимался Кассиус, Жмуркин подзабыл, заглянул в шпаргалку.
— Кассиус, короче, дайвер вроде как.
— Глухой дайвер?
— Ага. Но не просто. Он занимается… дельфинотерапией. Одним словом, разные инвалиды… ну, то есть альтернативно мобильные, они плавают с дельфинами, и от этого им вроде как лучше становится.
Я посмотрел на Дитера и Болена с уважением. Почему-то — не знаю почему, мне представлялось, что эти — настоящие. Дитер умеет рисовать, Болен ныряет с дельфинами. Это тебе не Паша широкого профиля, специалист в разных областях знаний, остолоп.
— Да, компания хорошая подобралась, — согласился Жмуркин. — Поэты, спортсмены, филантропы… Меня вот эта Жохова смущает только…
Это он сказал уже негромко.
— Она все время читает что-то… Что она там читает?
— Книги, — ответил я.
— Книги… Книги — это, конечно… Хотя странно. Кто сейчас книги читает? Это нормально?
— У нее папа — библиотекарь, — соврал я, — вот с детства к чтению и приучил. Патология, но что поделаешь?
Жмуркин задумчиво потрепал подбородок.
— Как-то она на Святую Бригитту похожа, — сказал он. — Такая… изнеможденная.
— Изможденная, — поправил я.
— Ну, пусть изможденная. Ей можно доверять?
— Как мне, — сказал я. — Как себе.
— Как-то она… — Жмуркин покачал головой. — Суицидально выглядит, а? Ты так не считаешь?
— Истощена милосердием, — пояснил я. — Много работала в лепрозории.
Жмуркин поперхнулся. Все-таки наивные черты в нем сохранились, не все общественная работа подъела.
— Шучу, — сказал я. — У нас нет лепрозория, просто в больнице работала. Отец библиотекарь, мать медсестра. И Устька тоже хочет. Помогать страждущим, туда-сюда. Она вяжет носки для неимущих, иногда с таким остервенением, что стирает себе в кровь пальцы.
Про утопление в проруби, магазин «100500 мелочей» и Церковь Сияющих Дней я умолчал.
— Это хорошо, — сказал Жмуркин. — Хорошо, немцы такое уважают. Самоотречение всякое… У нас в программе два визита, один в детский дом, другой в дом престарелых. Не подведут?
Жмуркин кивнул на контингент.
— Нет, ты что, — успокоил я. — Они же с цепи так и рвутся — доброе дело хотят совершить.
— Ну-ну… Посмотрим.
Жмуркин достал планшетник и стал сверять маршрут, но почти сразу вернулся от маршрута к тревожным мыслям.
— Должны вообще-то, — сказал он. — Ну, не подвести. Хотя ничего нельзя гарантировать, конечно. Вообще, немцы суровые. Александра уже у нас была с оркестром…
— Ты говорил, — напомнил я.
— Ага. В Алжир… Не, в Тунис ездила.
— Тунис — это тебе не Золотое кольцо.
— Поглядим, — отмахнулся Жмуркин. — Вообще, с девчонкой проблем, я думаю, не возникнет. Но на всякий случай ты за ней пригляди. Сам понимаешь, племянница бундесканцлера.
— Что?
— Ага, — кивнул Жмуркин. — Троюродная, но все равно. Мало ли. Может что-то неправильно понять, ясно? Она неправильно поймет — а ты ей как надо объяснишь.
— Без проблем.
Пригляну. Отчего же не приглядеть. Пора выходить на международный уровень. В своем отечестве я мало востребован, отправлюсь в сторону Запада. Скажу, что мне тут рот затыкают, не дают правду доносить до народа. Вот, к примеру, Лаура Петровна — она меня всегда ущемить готова.
Я поднялся и, держась за спинку соседнего сиденья, громко спросил:
— Лаура Петровна, а когда мы в питомник заедем?
Лаура Петровна обернулась:
— В какой питомник?
— Как в какой? В змеиный. Мне сказали, что мы непременно заедем в питомник.
— Ты что-то путаешь, Витя, — заметила Лаура Петровна. — В питомник мы не заедем.
— А почему? Почему мы не заедем в питомник?
Лаура Петровна растерялась. А я смотрел на нее с обличением. Честно говоря, я совсем не знал ни про какой питомник. Хотя нет, знал, но не про змеиный, а про питомник выхухолей, но он тут был совсем ни при чем. Просто мне захотелось ее немного позлить. В ознаменование начала путешествия. Злить Лауру Петровну ведь так приятно. Я бы даже сказал, что это оказывает на меня терапевтический эффект. Нормализуется внутричерепное давление. И потом, немного отравить ей настроение было просто моим святым долгом, когда отравляешь настроение начальствующему работнику, он начинает гораздо лучше работать. Почти в два раза лучше. Иногда в три. Для этого, кстати, журналистика и придумана — чтобы повышать эффективность всякого производства, ведь для того, чтобы лошади шибче бежали, их принято жарить шпорами. Впрочем, на этот счет у меня своя теория.