В свою бытность в Смеле, по соседству с нами, жила офицерская семья. Глава семьи, Михаил Сосновский, служил в местном военкомате, его жена – красавица, учила деток в начальной школе. Они растили пятилетнёю Машу и трёхлетнего Глеба. Это были милые, глубоко порядочные люди. В своё время Михаил помог маме с рекомендацией по устройству на работу. В благодарность, моя мама часто оставалась няньчить их ребятишек и у нас сложились тёплые, добрососедские отношения.
Вспомнив об этих людях, я решился последовать примеру Тимура. Встречаясь с особистом, я назвался Семёном Михайловичем Сосновским, оставив моё настоящее имя Семён Исаакович Кержнер на перевёрнутой странице книги моей биографии. Хотя я отчётливо понимал, что в жизни бьют по морде, а не по паспорту, однако же, новое созвучие фамилии и имени не так резало слух, не выделялось из общей среды, с ним жилось несколько легче, оно принималось окружающими без особенного предубеждения. Нас с Тимуром – двух птенцов, ещё не научившихся по настоящему летать, выбросило ураганным ветром чужих страстей и амбиций из родительского гнезда в зтот огромный, бушующий, переполненный подстерегающими нас опасностями и разного рода хищниками окружающий мир, в котором мы лишь старались защитить себя, чтобы выжить. Изменив отчество, я никогда не изменял памяти отца . Забегая вперёд скажу, что в честь него свою вторую дочь я назвал Ириной.
Тимура выписали из больницы первым. Он планировал уехать к какой – то дальней родственнице своей мамы, надеюсь ему это удалось.
После трёхнедельного пребывания в больнице, наконец наступил день моей выписки. К моему огромному огорчению, я узнал, что выписка обозначала снятие с довольствия, иными словами в этот день не кормили. Я же был голоден так, что не имел сил ходить. Мне и идти-то было некуда, и есть-то было нечего, мешок мой со скромными пожитками сожгли из – за карантина по тифу. Кроме нового удостоверения личности у меня ничего не было. И я никуда не ушёл, так и сидел в коридоре, хотя нянечка меня дважды выгоняла, ругая :» Оглоед ты эдакий, тут оставшимся есть нечего, а ещё ты на мою голову сидишь, не уходишь.» Но потом не выдержала, сжалилась и налила в алюминевую кружку остывшей похлёбки. Вот это я скажу вам был банкет! Спасибо тебе баба Дуня.
Глава 11
Моим распределением на новое место работы стала бригада разнорабочих. Новые люди, новый барак, новые знакомства. Работали же по прежнему, тяжело и по-многу, то разбирая завалы, то помогая чинить мост. Как-то, по разнарядке, меня направили на несколько недель в помощь кузнецу. Работа на кузне грязная, в копоти, да в шуме, зато тепло. В какой-то момент мне даже понравилось. Бывало возьмёт кузнец неприглядный кусок железа, раскалит его в печи и давай по нему лупить молотом, а я ему вторя маленьким молоточком . Бьём , бьём, а потом в воде студим и так, до той поры, пока не превращается наш кусок в обручь для бочки или в большой нож. Настоящее ваяние. Вот работаем мы, а кузнец – Эфраим, всё ко мне приглядывается. Был он крупным, сильным мужчиной лет пятидесяти, кочергу спокойно в подкову гнул, ни одного седого волоска в чёрной кучерявой голове и очень любопытным. Усевшись как то в перерыв перекусить, Эфраим стал меня распрашивать, кто я, да откуда я родом. В разговоре выяснилось, что сам он то же еврей и я, оттаяв, рассказал ему о моих бесконечных мытарствах, о тоске по дому, по родным.
« А знаеш, сынок - сказал подумав Эфраим- я помогу тебе отыскать твою маму». На дворе стоял 1944 год. Территория Украины была полностью освобождена от немцев. Эфраим сдержал слово, в чём я искренне ему благодарен, послав множество запросов об розыске в соответствующие инстанции и мы стали ждать, надоедая при встрече почтальону Мефодию постоянным вопросом: «Нет ли для меня письма?» Месяц проходил за месяцом, а ответа всё не было.