Лучше смотреть на отражение в воде.
— Я люблю это место, — сказал Чарльз. — Часто сюда приезжаю. Иногда сижу здесь часами.
— И ты не боишься? А если тебя здесь поймают?
Он покачал головой.
— Сюда уже много лет никто не приходит.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Все это время дом ждал. Ждал нас.
Чарльз сжал руки Терри, глядя на другое отражение — в ее глазах.
— В один прекрасный день, милая, мы переедем сюда!
— Не понимаю.
— Ты должна войти внутрь и увидеть, как он прекрасен. Знаешь, в нем есть даже бильярдная.
— Бильярдная?
— Сейчас он пуст, но все изменится. Мы наполним его светом, любовью и смехом...
— Как ты его нашел?
— Я был обязан его найти. Это бывшее поместье моего деда. Пойдем, я все тебе покажу.
Она поднялась за ним на террасу; Чарльз склонился над старыми солнечными часами, очищая инкрустацию от скрывающего надпись мха.
— Смотри!
Терри нагнулась, шевеля губами.
— Спенсер Эллиот...
— Умный старикан. Сделал кучу денег и завязал.
— Уолл-Стрит?
— Да, маклер. Он оставил бизнес моему отцу.
— Ты никогда не рассказывал о своем отце...
Он отвернулся. Лучше смотреть на лица статуй.
Потрескавшиеся белые лица...
— Нечего рассказывать. Он загнал дело в могилу. В могилу!
— Что случилось, милый?
— Именно туда им следует уйти, всем им — в могилу...
Проклятые статуи уставились на него. Нет, лучше смотреть на Терри. Надо что-то сказать, заставить ее улыбнуться, заставить ее двигаться, чтобы знать, что она — живая...
— Скоро у меня заведутся деньжата...
— О!
Она заинтересовалась. Заставь ее улыбнуться.
— У меня есть кое-какие планы. Я собираюсь получить маклерскую лицензию. Знаешь, это оказалось совсем несложно.
Она улыбнулась.
— Чарльз, это чудесно...
Но затем ее улыбка растаяла.
— Что случилось?
— Я... я хотела спросить, сможешь ли ты, если ты все еще посещаешь врача...
— Твой дядя? — быстро оборвал он. — Никаких проблем! Он сегодня сказал мне, что я в любой момент могу прекратить сеансы психотерапии.
Улыбка вернулась, но ее сопровождал едва слышный вздох.
— Чарльз... я думаю, тебе следовало бы сказать о нас...
— Конечно! Через день-два все выяснится с деньгами, и тогда мы вместе придем к нему. Ты можешь подождать день-два?
— Да, — Она приблизила к нему лицо.
—А я,— нет. Мои чувства к тебе...
И это было правдой. Когда она была рядом, когда он ощущал, как она тает в его руках, прикасался к мерцающим волосам, — он не мог ждать.
...Теперь ее голова лежала на его плече, он не видел ее лица. Все, что он мог видеть — это другое лицо, мертвецки бледное, слабо освещенное лучом лунного света. Слепые глаза горели, разбитый рот двигался...
— Ты был очень высокого мнения о своей сестре, да?
Статуи не говорят. Но кто-то сказал это. Он это помнил. Он это слышал — только что.
— Вы были очень близки, правда?
Терри подняла голову.
— Милый, что случилось?
Это был ее голос, конечно, он узнал его. Но он не мог не узнать и другой голос, эхом повторявший: „Очень близки... очень близки...”
— Ничего, я, наверное, устал.
— Пойдем, тебе надо отдохнуть.
Чарльз позволил ей увести себя. Пусть садится за руль. Пусть говорит, говорит... говорит всю дорогу до дома.
В то время, как он отвечал: “Да нет, просто устал... все в порядке... трудный день...” — он слушал другой голос. Другой голос, которому не мог ответить.
Прежде чем выйти из машины, он поцеловал Терри, и на миг все стало прекрасно. Он улыбнулся, проследил, как она отъезжает, и только после этого вошел в дом.
Но потом он остался один, наедине с голосом. Голос ждал его в полутьме передней, крался за ним по лестнице.
— Тайны, Чарльз? Какие тайны?
Он не мог ответить. Он не собирался отвечать. Никто не мог заставить его ответить. Лучше всего уйти от этого голоса, взбежать по лестнице. И он бежал, а голос, казалось, понимал и одобрял, потому что он говорил: „Мы не можем остановиться теперь... ”.
Чарльз нашел ключ, открыл дверь, зажег свет — голос подгонял его. Он больше не пугал, не был врагом, ни о чем не допытывался. Чарльз понял наконец, что голос имел в виду. Голос был здесь, чтобы поддержать, чтобы помочь. Голос одобрял, он твердил Чарльзу снова и снова: „Не можем остановиться... не можем остановиться...”
Чарльз захлопнул дверь, бросился к комоду, рванул на себя ящик, сунул руку под кипу рубашек и вытащил топорик, повторяя вслед за голосом: „Не можем остановиться, не можем остановиться”, — и вонзил топорик в груду рубашек, потом еще раз и еще — и уже не мог остановиться...
14