И не теряй ее из виду, эту реальность... Раз уж Янц действительно умрет.
В этом суть. Нет никакого заговора. И все, что он должен сделать — это избавиться от Янца, избавиться сейчас же. Это и было задумано с самого начала.
Соляриум неподвижен. Только огни мерцают, появляются, исчезают, вспыхивая на зеркальной поверхности скальпеля. Красивые огоньки, золотые, голубые, красные... Красное лезвие.
— Чарльз...
Снова эхо. Откуда? Изнутри?
Нет, взгляни вниз.
Янц в сознании, да, глаза открыты, губы шевелятся.
— Чарльз...
Шепот. Наклонись, чтобы слышать. Объясни ему. Он должен понять. Это важно.
— Вы знаете, что я должен сделать? — спросил Чарльз.
Он ждал, глядя на Янца.
— Я должен, — подчеркнул Чарльз. — Я все рассчитал.
Скажи ему, скажи, что не происходит ничего неправильного. Чтобы он знал.
— Я убил тех, других, чтобы никто не заподозрил, когда я убью вас. Просто убил их наугад.
Янц смотрел молча.
Он еще не понял. Объясни ему.
— Вы ведь читали газеты — они ищут убийцу-маньяка, а это не я! Потому что у меня — алиби. Каждый вечер ровно в семь я был у вас. Но я знал о футболе. Я собирался убить вас там, в семь часов!
Почему Янц ничего не говорит? Почему только смотрит, словно не верит ни единому слову, как будто знает нечто, какую-то тайну... ТУ тайну? Проклятое лицо...
Пусть лучше смотрит на скальпель. Скальпель движется вниз...
— Чарльз...
Что он шепчет? Послушай...
— Чарльз...
Едва слышный голос, словно издали.
— Я долго думал... Ты должен понять. Главное — это другой.
Другой?
— Кто-то, кого ты действительно хотел убить...
Закрой глаза, Чарльз, отгони все прочь, останови... Огни кружатся каруселью, лицо Янца — как будто он знает...
— Кто он, Чарльз? Это твой отец?
Слышать это — все равно, что снова оказаться на кушетке. И увидеть ВСЕ. Отца, стоящего в дверях. Седые, пепельные волосы. Да, он курил сигару, жуя окурок, как Майерс, и как тот человек, что глядел на заводную игрушку в нижнем городе...
И очки он тоже носил, как тот человек, что переходил улицу.
Но это, конечно, всего лишь совпадение. Это не имеет значения. Значение имеет только то, что сейчас он смотрит на Чарльза, и глаза у него ледяные, а рот — мраморный.
Чарльз услышал собственный голос, где-то очень далеко:
— Да! Он — тот самый! Он всегда был...
Был далеко?.. Нет... сейчас, здесь — отец стоит в дверях, глядя на него. Канун Дня Всех Святых... На Чарльзе — военная форма, а на Руфи — ведьмин плащ. Под плащом — черное платье, и одна бретелька соскользнула, и Чарльз хотел поправить ее, вот и все, он лишь коснулся бретельки и погладил волосы сестры...
А старик кричал, надвигался, стиснув громадные кулаки. Мощный голос гремел...
Чарльз заорал, перекрикивая этот голос:
— Он не знал, что мы собирались на маскарад, это была наша тайна... Он разозлился, как дикарь...
Кричит и срывает плащ с плеч Руфи. Бросает его на пол. Чарльз отступает и упирается спиною в стол. Что-то давит сзади. Это пояс от костюма, он не успел его надеть. А на поясе — ножны, а в ножнах — короткий меч, похожий на кинжал...
Кортик. Вот что это было. Кортик.
Рука вслепую нащупывает оружие. А чтобы отец не заметил, Чарльз продолжает говорить:
— Потом он стал по-всякому обзывать Руфи, говорил ужасные вещи. Я не мог этого вынести, я не мог этого вынести...
Боже, теперь он бьет ее по лицу! Бьет Руфи! Он не должен делать этого...
Чарльз схватился за рукоятку кортика, вытянул его из ножен. Лезвие было длинным и тонким. Он поднял руку и шагнул вперед.
А потом отец обернулся. И резко ударил, выбив оружие. Затем схватил Чарльза за ворот, тряхнул и отшвырнул в угол, на кожаную кушетку.
Чарльз лежал, раскинув руки, задыхаясь, и видел, как отец наклонился и поднял кортик. Над отцовским плечом — стенные часы. Тик-так. Семь часов.
Нет... Не дать ему... Не дать ему сделать мне больно...
Отец приближается, направив лезвие на него. Чарльз съежился, но лезвие приближалось. Длинное, тонкое, острое... Как на топорике для льда.
Нет... нет!..
Вдруг ледяные глаза и мраморный рот растворились. Отец смотрел на него сверху и смеялся... Тогда Чарльз закричал:
— Нет... пожалуйста... нет!..
Чарльз открыл глаза.
— Я ненавидел его, — признался он. — Это правда. Я ненавидел его.
Снизу до него снова долетел шепот.
— И именно поэтому ты хотел убить меня. Потому что в твоей душе я занял место отца.
Чарльз покачал головой и улыбнулся. Теперь он больше не боялся и мог открыть тайну:
— Но ты и есть мой отец!
Свою тайну он мог бы сейчас выкрикнуть в лицо Господу Богу — ведь нож устремился вниз...