– Он в повалуше? – утвердительно спросила она и, не дожидаясь ответа, подбежала к ближнему к повалуше окну. Брошенный с улицы камень, едва не попав ей в лоб, просвистел мимо виска и глухо стукнулся о сукно противоположной стены.
Свирь боком пробирался к двери в сени. Оставалось семь минут. Он не успевал. Сейчас Федор увидит Бакая и, не раздумывая, бросится к засовам. А при угрозе захвата аппаратуры Малыш должен замкнуть темп оратор на себя, выбрасывая его в нулевую точку. Хотя, если забаррикадировать дверь лавкой и подпереть кадью, которая полна воды…
– Савка! – Наталья вдруг кинулась к. нему, уцепилась за руку. – Не бросай меня! Не уходи! Страх-то какой! Господи!
Это был конец. Вырвись он сейчас, она побежит за ним.
– Малыш! – воззвал Свирь, чувствуя, что теряет способность соображать, захлестываемый неудержимой волной паники. – Что же ты!
– Убей ее, – бесстрастно посоветовал Малыш. – Она все равно сгорит. Это не флюктуирует.
Мощный взрыв эмоций потряс Свиря. Он даже не смог облечь ответ в слова – только почувствовал, как пробежала по его лицу, передернула все тело судорога гнева. Такого он принять не мог!
– Она не спасется! – быстро возразил Малыш. – Ты же знаешь. Она спрячется в тереме. Ноль девяносто девять в периоде. Убей ее – и беги!
– Почто ж они? – как в бреду, повторяла Наталья, глядя в окно, и взгляд ее горячечно метался по периметру двора. – Како нам быти, Савка? Почто они?!
«А если?..» – вдруг осмелился подумать Свирь и ошеломленно замер. Мысль, коротко всплеснувшаяся в его нейронах, была настолько невозможной, что он на секунду похолодел, ожидая превентивного парализующего удара.
Но Малыш молчал. Где-то там, под двадцатиметровой толщей воды и торфа, трещали ячейки сверхмощного мозга, просчитывающего неожиданно поставленную перед ним и, может быть, неразрешимую задачу. Десятки раз уже возникала эта проблема, и прежде всего по отношению к тем, чей гений безвременно сгорал на кострах и погибал в чумных карантинах. Но только до сих пор никто так и не осмелился на это.
Наталья выпустила его руку, отшатнулась в сторону.
– Как хочешь, – словно через слой ваты донесся до него голос Малыша. – Переброска тоже не флюктуирует. Но ты не успеешь!
– Савка! – услышал он сзади пронзительный крик и обернулся.
– Беги! – требовательно прозвучало под черепом, – Брось ее!
Но Свирь уже не слушал. В окно лез рыжий рябой молодец. Над перекошенным его ртом алчно горели пьяные глаза. В правой руке он держал небольшой топор. Молодец уже наступил коленом на станок, когда Свирь успел к нему.
«Не убьется», – мелькнуло в голове.
Махнув на прощанье топором, молодец оторвался от окна и полетел вниз на тесовую кровлю крыльца.
– Это ошибка, Свирь, – невозмутимо сказал Малыш. – Все-таки надо было бежать.
И дал картинку. Федор отодвигал засов. Дверь в горницу распахнулась, и ощетинившийся дрекольем плотный ком гилевщиков с криком ворвался внутрь, сминая вялое сопротивление челяди.
Ошибка! Если на то пошло, это была цепь ошибок. Влекущая за собой цепь непрогнозируемых событий. Сейчас, когда за дверью уже скрипели ступени, смерть снова подошла вплотную и теперь стояла рядом, скалила зубы, поглядывала выжидательно. Дорого стали ему секунды у окна!
Снова мелькнули Федор с Бакаем, и Свирь задержал картинку. Перепрыгивая через упавших и расталкивая дерущихся, они прорывались к лестнице, и знавшие Федора челядинцы расступались, пропуская его. Только сейчас Свирь сообразил, куда они так торопятся. Собственно, он и раньше мог вспомнить об этом. Все развивалось точно по записи.
– О, господи! – вырвалось у Свиря вслух. – Бежим! – крикнул он, отпрыгивая от окна.
И не успел. Федор с Бакаем одним махом взлетели на верхний ярус – и Свирь увидел, словно в стоп-кадре, две жуткие фигуры в проеме двери, искаженное лицо Натальи и квадратные пятна окон на полу. Выбора не было. И в высь небес глядеть с мольбой было некогда. И от этого движения стали четкими и уверенными. И только глаза сузились и челюсти лязгнули.
Так бывает, когда в рубке вдруг взрывается сирена, и на какое-то мгновение растерянность и замешательство оглушают тебя. И лишь потом, справившись с перехватившей горло судорогой, ты начинаешь понимать, что надо делать. И, отключив автопилот, кладешь кровавые от вспышек сигнала тревоги руки на пульт. И тогда спокойствие возвращается к тебе, и ты растворяешься в выверенной ритмике движений, не думая больше ни о чем, пусто фиксируя загорающиеся от ударов по клавишам табло. И только холодная решительная злость желтыми языками пляшет в глазах.