Он почувствовал, что его сейчас затрясет. Уже болезненно свело лопатки, куда обожженные нервы сбросили аккумулированный заряд, и вот-вот должно было скрутить всего, но, заскрипев зубами, Свирь удержался и быстро, словно убегая от самого себя, зашагал вниз по Дмитровке. Теперь он опаздывал. По Дмитровке и Кузнецкому, через Неглинную, и потом по Сретенке, мимо Сретенского монастыря, он бежал к «Лупихе», в которой в этот ранний час уже сидела вся окрестная рвань, пропивающая свои ночные доходы.
У входа в кабак он столкнулся с вываливающимся оттуда безобразно пьяным попом и потерял еще минуту, отдирая вцепившиеся в кафтан пальцы. Однако это помогло ему сбросить темп, и в «Лупиху» он вошел не торопясь, зорко поглядывая по сторонам, выискивая в смрадной духоте знакомых, здороваясь с ними, выбирая куда бы присесть.
Здесь хорошо знали его. Он врос, вжился в этот мир костарей и разбойников, зерныциков и шишей, воров и нищих. Здесь, среди изрытых оспою лиц, бледнеющих под шапками до шевеления набитых вшами волос, среди рук и шей, покрытых желто-бурыми гнойными струпьями язв и коростой, среди острого, кислого запаха пота, перегара и блевотины, он был своим, жалкий, безобидный калека, нескладный горбун с вывороченными губами и странной чиликой на веревочке.
До появления слепых оставалось еще четыре минуты, и можно было спокойно сориентироваться. Малыш давал советы: «Рядом с Зубом не садись. Через полчаса он должен затеять драку. Тетень сейчас без денег, присосется. Подсядь к Осоке, ему скоро уходить. Если что, уйдешь с ним…»
Осока сидел удобно – почти с краю стола и недалеко от того места, где сядут слепые. Если, конечно, сядут. Деструктирующее влияние Свиря могло оказаться значимым для их выбора. Хотя и не меняло существа дела.
– Иван! – окликнул Свирь. – Как живешь?
– Горбун! – изумился Осока. – Гляди-тко, братцы, ково принесло! Выпьешь?
Осока был крупнейший рыночный вор, то есть, по-нынешнему, тать. Он промышлял и в Рядах, и на Ногайском – по всей Москве. Били его редко, он не попадался. Но смолоду, после Константиновской башни, лоб его был исполосован шрамами, которые теперь белели паутиной светлых волос, разрезающих морщины.
Свирь принял ковшик двойного, высосал, не торопясь, покосился на нарезанное толстыми ломтями сало, но есть не стал.
– Спаси Бог, – сказал он, вытирая губы.
– Сыграем? – предложил Осока.
– А вот и они, – сказал Малыш.
Держась друг за друга, нищие гуськом тянулись от двери, и первым выступал зрячий Якушка – крупный мужик лег тридцати пяти, с лохматой бородой. Под мышкой он нес блюдо, куда бросали милостыню. В Центре почему-то сделали основной упор на слепцов. Видимо, посчитали, что эта личина больше всего придется по душе пришельцам.
– Сыграем! – весело сказал Свирь, вытаскивая из кармана волчок. Волчок стоял на неловленном режиме, и Свирь знал, что Осоке будет худо.
– На! – Осока бросил полушку.
– Годи! – осадил его Свирь, разматывая веревку.
Впечатление было такое, что волчок танцует только потому, что он, Свирь, его дергает. Но волчок прыгал по непрогнозируемой траектории сам по себе, и сколько бы Осока ни сжимал потную ладонь, стоящую ребром на столе, поймать волчок он не мог. Только Летучие с их непостижимой межполушарной асимметрией могли автоматически выделить вторую составляющую движений волчка и схватить его.
Краем глаза Свирь видел, что слепые уселись на том же краю, что и по картинке, но, с другой стороны, подальше от Свиря. Осока проиграл уже третью полушку, когда Свирь, оглаживающий волчок после каждого раза, сдвинул на нем незаметный переключатель. Теперь волчок ходил в нормальном режиме.
– Схватил! – заорал Осока, и Свирь, словно нехотя, отдал ему копейку.
– Еще! – потребовал Осока.
– Обождешь!
Свирь вылез из-за стола, сдвинулся к слепым. Теперь, когда они услышали Осокин крик, можно было начинать. Почувствовав неладное, слепые напряглись и замерли.
– Вот ты! – сказал Свирь, усаживаясь напротив зрячего, и их тут же обступила толпа. – Ты – божий человек. Ведаю я, что мне от тебя удача будет. Ублажи! Сыграем. За так. Для ради зачина! – Зрячий глядел недоверчиво.
– Не-а, – он помотал головой. – Что мне? Темен я.
– Да ты не бойся, тут все просто! – воскликнул Свирь, широко улыбаясь. – Тут-то и уметь нечево!
Слепые сидели неподвижно, прислушиваясь.
– Не-а, – упрямо сказал зрячий. – Не до того мне.