Фрэн проводила ее взглядом. Потом повернулась и посмотрела на освещенное окно на втором этаже. Сквозь задернутые шторы смутно виднелся женский силуэт. Женщина держала в руке бокал. Она взмахнула им, и в окне показался Берт. Потом обе фигуры отошли от окна в глубину комнаты.
Странно, подумала Фрэн. Она ведь всегда была по-своему преданной. Странным было и то, что ее даже не интересовало, кто эта женщина. Казалось бы, она должна чувствовать себя задетой, оскорбленной, а она только злилась — на Берта и особенно — на себя. Но эта была хорошая злость, Фрэн словно бы проснулась для настоящего чувства, которое все это время пряталось в ней.
Она стояла в темноте и ждала. Через некоторое время по ступенькам спустилась женщина… Ею оказалась женщина-репортер, та самая Сильвия Стейн. Когда мисс Стейн скрылась из вида, Фрэн позвонила в дверь. Она услышала, как Берт спросил: «Сильвия?», потом увидела его лицо, когда он открывал дверь и когда ждал, пока она поднимется по лестнице.
— Фрэн, — сказал он, — я думал…
— Я знаю, что ты думал. И знаю, что ты делал. У тебя же все на лбу написано.
— Нет, Фрэн… Ты не понимаешь.
— Да неужели? — Она закрыла дверь. — Сядь, Берт. — Он сел, не отрывая от нее взгляда. Она улыбнулась и расстегнула пальто, а потом и блузку. — Ну, как, Берт?… Ты меня хочешь, Берт? — Он молча смотрел на нее, и тогда она опустилась перед ним на колени, в точности, как тогда. Она дотронулась до него, снова улыбнулась и спросила: — В чем дело, Берт? Или я тебя не возбуждаю, Берт?
— Перестань, ради бога!
— Ты спал с ней, не так ли? И теперь выжат, как лимон.
Берт не знал, что ответить, и смотрел на нее с бешенством.
Она рассмеялась:
— Я рада, что так случилось. Ты меня использовал, Берт. Я почти ненавижу тебя, Берт. — Она наклонилась вперед, демонстрируя ему обнаженные груди, но глаза его не загорелись, как раньше. — Смотри хорошенько, Берт, потому что ты никогда больше их не увидишь, и я никогда больше к тебе не притронусь. Никогда в жизни. — Она выпрямилась, застегнула блузку и сказала: «Спокойной ночи, Берт», — вышла из комнаты, спустилась по лестнице и зашагала прочь. Она возвращалась домой в темноте, думая, что, наверное, должна чувствовать себя сейчас очень одинокой, более одинокой, чем когда-либо, потому что у нее больше не было рыжего Альфреда, очертя голову скачущего по поляне, не было ласкающегося к ней, как к матери, восторженного мальчика в стойле для пони, не было даже почетного значка, спрятанного в саду, но хранящегося в самых заветных тайниках ее души. Но она совсем не чувствовала себя одинокой. Напротив, Фрэн испытывала необыкновенную легкость, и ей было даже немного жаль Бертрана Мосли, который не понимал, что когда-нибудь, когда он снова почувствует себя маленьким мальчиком, он вспомнит их последнее свидание, вспомнит и пожалеет.
Берт встал и приготовил себе виски. Он чувствовал себя опустошенным и подавленным, не понимая причины своего теперешнего состояния. Куда улетучилось то приподнятое настроение, которое владело им всего несколько минут назад? Фрэн ушла, но ведь ему до этого нет никакого дела. И жениться на ней он не хочет, поэтому надо просто выбросить ее из головы и все. Ему, черт побери, уже не требуется ее любовь. Разве не так? У него теперь есть Сильвия. Он может уехать в Бостон. Разве не так? Уехать, наконец, отсюда и, возможно, серьезно подумать насчет Сильвии. Как только закончится суд. А закончится он завтра. Миссис Макфай даст показания — бросит себя на съедение этим волкам, а он выступит с большой речью об их земляке, хорошем, честном парне, поддавшемся влиянию неуравновешенной безжалостной особы — жены его ближайшего друга, к тому же родом из других краев. Нет, лишнего он не скажет. Даже не намекнет на особые отношения между ними. Но ведь все видели, как они катались вместе на яхте, все, включая доктора Келси и даже Сэма Макфая, знали, что она симпатизирует Гаю, постоянно обращается к нему за советом и помощью — в общем, высасывает из него все соки. Ну что ж, если ей этого хочется, пусть предстанет перед людьми обманщицей, злодейкой, взбалмошной бабой. Суд оправдает Гая, и город больше не потерпит ее присутствия, но, если она сделает глупость и пойдет напролом, — а ведь она, собственно говоря, уже согласилась на это, — все равно, есть шанс, хотя и весьма призрачный…
Зазвонил телефон. В трубке послышался голос Вилли Ная: «Мистер Мосли… Вы должны сейчас же приехать в тюрьму… Понятия не имею… Док Монфорд — он получил от кого-то письмо и теперь грозится разнести тут все к чертовой матери, если вы немедленно не приедете… Нет, я же говорю, ничего не знаю, мистер Мосли».