Гай проводил ее взглядом. Потом посмотрел на смеющихся, приветствующих его людей. «Вы ничего не знаете, — крикнул он. — Спасибо, спасибо, но вы действительно ничего не знаете, ничего!» Он повернулся, вошел в дом, и в это время как раз появился Ларсон Уитт, чтобы утихомирить и разогнать толпу.
В гостиной Гай одним глотком допил виски и сел, прижав к своим коленям голову Цезаря. «Ты тоже ничего не знаешь, Сол. Никто ничего не знает. Ни одна живая душа в этом городе — я предал вас всех, понимаешь ты это?» — воскликнул он.
Сол, словно не слыша, сказал:
— Боже как эта дворняга скучала по тебе! — Потом, после неловкой паузы, заговорил о другом: — Гай…
— Да?
— Несколько дней назад на твое имя пришло письмо. Я знал, что это за письмо, и поэтому взял на себя смелость прочитать его. Я сделал все, что мог, даже взял на один день отпуск и слетал в Бостон. Но — увы.
— Я знаю, Сол.
— Госдепартамент лишил тебя права практиковать.
— Нарушение медицинской этики, — Гай усмехнулся и вышел на кухню, чтобы приготовить себе очередную порцию виски.
Из гостиной послышался голос Сола: «Они, конечно, восстановят тебя в правах… через два-три месяца… ну, самое большее, через полгода. И дело не в том, что тебя оправдали в суде».
— У них есть свой маленький суд присяжных.
— Я сказал, что тебе разрешат работать.
— Хорошо, спасибо, Сол. Спасибо за все.
— Съезди куда-нибудь, — посоветовал Сол. — Хотя бы ненадолго.
— Может быть, я так и сделаю.
— Когда ты вернешься, разрешение уже придет, и все будет по-прежнему.
— Твоими бы устами… — Он взмахнул бокалом, а Сол сказал: — Ну, кажется, все разошлись. Наверно, пора и мне.
— Спокойной ночи. Спасибо за все, Сол.
— Видишь ли, дело тут не только в личных симпатиях. Ты нужен больнице… всему городу. И если ты до сих пор этого не понял… — Сол безнадежно махнул рукой и вышел. Его машина заурчала и стала медленно спускаться с холма.
Сразу стало очень тихо и пусто. Только радостно повизгивал Цезарь, да громко вразнобой тикали все часы в доме. Высокие старинные часы, стоящие в коридоре, часы с боем — в гостиной и даже его наручные. Он с рассеянным видом ходил по знакомой комнате. Потом прошел в кабинет и поднял трубку телефона. «Поезжай, — сказал ему Сол. — Вернешься и все будет по-прежнему». Хорошо, он поедет, но не один.
И уже никогда не вернется.
— Здравствуйте… — К телефону подошла миссис О’Хара.
— Здравствуйте, миссис О’Хара. Миссис Макфай дома?
— Нет, сэр… Это доктор Монфорд?
— Да.
— Поздравляю, доктор.
— Спасибо. А вы не знаете, где миссис Макфай?
— Нет, сэр. Она только сегодня уехала. Взяла с собой сумку и багаж.
По всему его телу пробежал озноб. Она писала, что уедет, но почему так скоро?… Почему так скоро? Трубка в его руке дрожала. Наконец он спросил:
— Вы хотите сказать, что она… уехала насовсем?
— Да, сэр. Но она просила сказать вам, чтобы вы позвонили доктору Треливену.
— О… Спасибо, миссис О’Хара.
— Доброй ночи, доктор.
— Спокойной ночи, — сказал он. — Спокойной ночи, миссис О’Хара. — Он повесил трубку и прислонился к стене, буквально дрожа от холода, хотя воздух в доме уже хорошо прогрелся. Он еще не успел убрать свою дрожащую руку с трубки, как зазвонил телефон.
Это был доктор Треливен. Он сказал, что Маргрет рассказала ему все, абсолютно все. Он отвез ее в Фалмаут сразу после суда. Она поедет куда-то дальше. Писать пока не будет. И только когда она все как следует обдумает, когда проверит свои чувства, тогда она напишет ему и сообщит, где находится. Если, конечно, к тому времени это еще будет его интересовать.
— Если меня это еще будет интересовать, — прошептал он еле слышно.
— Что ты сказал?
— Ты-то, наверное, знаешь.
— Да.
— Нью-Хавен?
— Нет. Не надо ни о чем расспрашивать. И не ищи ее, Гай.
— Понятно.
— Гай… Гай… Ведь это она сделала ради тебя. Неужели ты не понимаешь? Она должна быть абсолютно уверена в твоих чувствах… Она не хочет тебе ничего навязывать…
— Она может быть абсолютно уверена во мне, — сказал он просто. — Я люблю ее.
— Подожди, пока она напишет, Гай.
— Она может быть уверена, — повторил он и повесил трубку. Он еще четыре раза готовил себе виски, потом поднялся в спальню и, облачившись в полосатую пижаму, забрался под одеяло. Цезарь положил голову к нему на постель. Гай ласково потрепал его за уши и сказал: «Ты ведь не сбежишь от меня, правда, малыш? Ты никогда не бросишь меня?»