Билл Уоттс тоже видел Гая трижды в неделю, когда приносил ему молоко. Хотя он добирался до дома доктора к шести часам, когда по зимнему времени было еще темно, на кухне уже горел свет, и Гай был всегда на ногах. Он пил черный кофе и закуривал первую сигарету, пока Цезарь ел, опустив свой тупой нос в зеленую пластиковую миску. Билл, постучавшись, приходил и убирал молоко в холодильник. «Превратится в лед, если оставить на улице хотя бы на десять минут», — говорил он. В ответ Гай кивал и предлагал ему выпить чашечку кофе. Как правило, Билл отказывался. Но иногда присаживался к столу, отмечая про себя, что говорит в основном он, а Гай только вежливо кивает, затягиваясь следующей сигаретой.
Ларсон Уитт не раз замечал, что у Гая поздней ночью горит свет. Однажды он зашел спросить, все ли в порядке. Гай ответил, что все отлично. Он угостил Ларсона виски и поинтересовался здоровьем его детей. Ларсон сказал, что он слишком долго тянул с удалением миндалин младшему. Теперь вот доктор Боллз собирается сделать операцию. «Я бы, конечно, подождал тебя, Гай, — извинился он, — да ангины мальца замучили».
— Лучше не тянуть. К тому же, может быть, я вообще уеду отсюда.
Ларсон решил, однако, ни о чем его не расспрашивать. Он допил виски, вернулся в машину и стал медленно объезжать застывший в безмолвии, скованный холодом городок.
Женщина из жюри присяжных, столкнувшись с Гаем на улице, остановила его и принялась было рассказывать, как случилось, что присяжные пришли в тот вечер к такому решению, но потом, видно, передумала и поспешила прочь в своих сапожках с меховыми отворотами. Однажды, воскресным вечером, отец Серрано зашел к нему, сказал какие-то бесполезные слова, выпил три чашки кофе и ушел с уверенностью, что это был их последний разговор, если, конечно, Гай не надумает, наконец, прийти к нему сам.
Миссис Маннинг неожиданно встретилась с Гаем в супермаркете, где он ящиками закупал говяжью тушенку, рубленую солонину и консервированный горький перец. Она напомнила ему о том, что написала тогда на рождественской открытке. «По вашему гороскопу все должно кончиться хорошо. Потому что вы — Стрелец. Хотелось бы мне родиться под этим знаком, но, к сожалению, я — всего лишь старый Скорпион, и ничего хорошего мне ждать не приходится».
Доктор Келси видел его в аптеке, а Шеффер-пьяница — в винном магазине, где он покупал ящик бурбона. Шеффер, еще трезвый, едва припоминая ту пьяную ночь в городской тюрьме, заметил: «Похоже, что ты готовишься залечь в зимнюю спячку».
— В яхте, — улыбнулся Гай.
— В море выходить как будто еще рановато, сынок. — Он сказал «сынок» без всякой задней мысли, слово означало всего лишь разницу в возрасте, но не пускаться же ему теперь в объяснения, подумал с горечью Шеффер. Он купил галлон дешевого итальянского вина и целый день не вылезал из дома, пока не забыл, наконец, все, что еще помнил из прошлого.
В этот февральский день ярко светило солнце. Оно отражалось от наста и слепило глаза, поэтому Фрэн зашла в аптеку и купила себе дешевые солнцезащитные очки. Она понимала, что они не вяжутся с ее теплым пальто и шерстяными брюками, поэтому, не желая, чтобы ее узнавали встречные, поглубже натянула на голову капюшон и поспешила мимо ресторана Пата к лодочной станции Чета Белкнапа.
Фрэн еще не знала, что ему скажет. Ходили слухи, что Гай собирается уезжать. Об этом говорили продавцы, пациенты и даже доктор Боллз, так что у нее уже не оставалось сомнений в намерении Гая оставить город. Много раз со времени завершения суда она хотела позвонить ему, строила планы, чтобы встретиться с ним как бы случайно. Однако в последний момент у нее всегда не хватало духу что-либо предпринять. И только теперь, когда не оставалось времени на раздумья и сомнения, она, наконец, решилась. Она представляла себе, как скажет ему: «Прощай! Прости меня!» и даже «Я люблю тебя», хотя и понимала, что теперь это не вполне соответствует действительности. Впрочем, она и сама не могла до конца разобраться в собственных чувствах.
Она увидела его, когда шла по длинному деревянному причалу, который тянулся дальше отметки уровня малой воды. Он, наклонившись, стоял у самого края причала и опускал большой картонный ящик в кубрик «Джулии». Самого корпуса яхты видно не было, только неясно вырисовывалась высокая мачта да с одного конца торчал щегольский бушприт. На минуту Гай исчез из вида, спустившись по лестнице. Потом он снова появился, взвалил на плечо еще один ящик и, осторожно спустив его с причала, исчез снова.
Фрэн дошла до яхты и заглянула в кубрик «Джулии». Солнце пригревало ей лицо, но ветер с залива насквозь продувал брюки, так что ей было и тепло, и холодно одновременно — это было довольно необычное ощущение, которое она впервые испытала, отправившись на яхте к востоку от Кейп-Кода. Она глубоко вздохнула, втянув ноздрями морозный воздух, и выдохнула через рот, наблюдая, как быстро тает белая струйка пара.