Гай вылез из каюты. На нем были сапоги и рабочие хлопчатобумажные брюки, теплая куртка с поясом, кожаные рукавицы и голубая охотничья шапочка с опущенными ушами. Он смотрел на нее, словно не узнавая.
Она сняла очки:
— Здравствуй, Гай…
— О… Фрэн.
— Хочешь спросить, чего это я шатаюсь по такому холоду?
— Да, пожалуй…
— Можно мне войти?
— Ну что ж, входи. — Он мимолетно улыбнулся, протянул ей руку в рукавице и помог спуститься по лестнице в кубрик. — Внизу тепло, — сказал он, открыл люк и пропустил ее вперед.
Она села на кушетку, сбросила капюшон и поправила волосы. Гай молча наблюдал за ней, слегка пригнув голову, чтобы не задеть низкий для него потолок.
— Кофе? — спросил он наконец.
— Нет, спасибо.
— Может быть, хочешь выпить?
— Нет, нет, я — на минутку. Тебе же некогда. Ведь ты завтра уезжаешь?
— Да.
— Никто, похоже, не знает, когда ты вернешься.
— Я и сам этого не знаю.
— Я подумала… в общем, я пришла попрощаться.
— Спасибо, Фрэн. — Он налил себе виски. «Порция, пожалуй, великовата, — подумала Фрэн, — особенно если учесть, что до возвращения в город Лэрри Макфая он выпивал лишь в порядке исключения». Одним глотком Гай осушил половину бокала, поморщился и сказал: — Говори только то, что ты действительно хочешь сказать.
— Я это уже от тебя слышала. Помнишь, в машине?
— Да.
— Только я все равно тогда сказала. Просто ничего не могла с собой поделать. И отчет подделала только потому, что мне этого захотелось, и по той же причине пошла к Ларсону Уитту. И теперь, наверняка, буду говорить, что взбредет в голову.
Он снял рукавицы, дал ей сигарету и поднес спичку, чтобы она прикурила. Она посмотрела на черные волоски на тыльной стороне его ладони и вспомнила, как ехала с ним из мотеля «Робинз нест».
— Спасибо, — вдохнув дым, сказала она и добавила: — Ты знаешь, я не выхожу замуж за Берта Мосли.
— Да, я слышал.
— Я встречалась с ним, а потом он связался с девушкой-репортером из Бостона. Это Берт заставил меня пойти к Ларсону. Тогда я даже не догадывалась о его планах. Потом, когда я его раскусила, мне захотелось умереть. Я думала, что я тебя ненавижу. Оказалось — ничего подобного. Я ревновала тебя, да, наверное, ревную и сейчас. Именно поэтому я и хотела выйти замуж за Берта, пока не поняла, что со мной творится.
Гай молчал. Он допил виски, а она, набравшись храбрости, спросила напрямую, потому что сегодня ей все равно пришлось бы задать этот вопрос:
— Ты едешь к миссис Макфай?
— Нет, Фрэн.
— Но ты любишь ее?
— Да…
— Конечно, я никому не скажу. Я уже и так достаточно тебе навредила. Я не скажу.
— Я знаю, Фрэн.
— Ты никогда не вернешься сюда.
— Если получится.
Она погасила сигарету и поднялась. Усмехнувшись, сказала:
— Если ты когда-нибудь вернешься… если тебе не повезет, и ты будешь чувствовать себя одиноким… Хотя, я знаю, тебе одиноко и сейчас, но все-таки у тебя есть надежда. Я тоже одинока, потому что все злятся на меня, и… если бы ты простил меня — за этим я, собственно, и пришла, — если бы ты простил меня, тогда мне было бы уже все равно, что думают другие.
— Я прощаю тебя, — сказал он и добавил: — Почему бы тебе не уехать отсюда, Фрэн? И не устроиться на работу в другую больницу?
— Потому что от этого ничего не изменится. Вечные неприятности. Мне кажется, меня преследует какой-то рок. Я так одинока, Гай, поэтому и веду себя безнравственно, но от этого не становится легче. И домой мне дорога заказана. В этом смысле у меня нет дома. Есть только особняк в Индиане. И все, что я рассказывала тебе о своем детстве, — ложь, но мне так хотелось, чтобы это было правдой… я ненавижу свой дом и не могу туда вернуться.
— Фрэн, — сказал он. — Фрэн… Фрэн…
— О боже, боже! — Она уже ничего не могла с собой поделать и разрыдалась. Выплакавшись, высморкалась, медленно поднялась по гладким и ровным ступенькам в кубрик, потом по шероховатой деревянной лестнице выбралась на пристань и быстро зашагала прочь под горячим солнцем, подгоняемая в спину холодным ветром. Ступив с деревянного настила на мерзлую землю, она надела темные очки, чтобы никто не увидел ее заплаканных глаз.