Этот город принадлежал им: длинный белый сконсетский пляж и спокойная гладь гавани; буруны у Южного берега, где они ловили окуней и голубую рыбу; песок Мономоя, в котором они тщетно пытались отыскать наконечники стрел и где устраивали иногда пикнички, а иногда и настоящие праздники с омарами, моллюсками и кукурузными палочками, которые они плотно укутывали водорослями и тушили на шипящих углях в яме, выложенной раскаленными докрасна камнями. Все принадлежало им: солнце, трава, кривой ракитник, вязы и холодная голубая вода, и крикливые чайки, роняющие на песок у коттеджа принесенные в клювах' раковины. Они владели всем этим, жили здесь и любили друг друга.
Гай рассказал ей о Стюарте Шеффере. «Когда, глядя из смежной камеры на его лицо, я вдруг осознал, что он мой отец, я ужаснулся и решил, что никогда не поступлю с тобой так, как он поступил с моей матерью, никогда не допущу твоего унижения».
— Мой дорогой…
— Так что в каком-то смысле он даже помог мне. С тех пор я больше не думал о нем. В Ист-Нортон мы не вернемся, и я постараюсь забыть о том, что узнал, навсегда.
А она рассказала ему о своей спятившей бабушке, которая управляла Диким Поместьем из окна своей комнаты на втором этаже. «Она утверждала, что была в свое время любовницей Роберта Ли, и однажды в третьем классе я во всеуслышанье заявила, что моя бабушка знала генерала Ли. Все засмеялись, и даже учитель не смог сдержать улыбки. Поэтому на следующий день, чтобы доказать свою правоту, я привела домой маленького мальчика из своего класса. Помню, как открыла дверь в комнату бабули и увидела ее, девяностолетнюю, качающуюся в старом кресле, как маленькая сухая былинка. И я сказала: «Бабушка, к тебе посетитель». Она прищурилась и спросила: «Кто это, дитя мое?» И я подтолкнула к ней мальчишку, и бабушка вдруг вскочила, протянула для поцелуя свою сморщенную ручку и изобразила некое подобие реверанса. «Через столько лет, — сказала она, — через столько лет так приятно увидеть вас снова, генерал Ли».
Они говорили о том, что будут делать завтра и в следующем месяце, уже в Аризоне. Она рассказывала ему все, что знала о лошадях, ведь у них обязательно будет, по крайней мере, две лошади, говорила она, и ему следует иметь об этих животных хоть какое-то представление. И он отвечал, хорошо, если она научится управлять яхтой, то он обязательно освоит верховую езду. И они подолгу проверяли компетентность друг друга, задавая друг другу каверзные вопросы, пока Мар, наконец, не уяснила себе, что «петля» троса — это сложенный вдвое канат, «куст» — крестовина деревянного шкива, «марлинь» — замечательный двойной трос, обычно хорошо просмоленный, «захват» — короткий виток каната, «шкив» — колесо внутри блока, а «кожух» — обшивка. Гай же знал теперь, что садиться надо в середину седла, а не на заднюю луку, что пятки должны быть на более низком уровне, чем носки, и руки надо держать вместе так, чтобы костяшки пальцев были обращены друг к другу, большие пальцы занимали верхнее положение, а мизинцы — нижнее; знал, в чем преимущество хомута перед уздечкой, отлично представлял себе все девять способов управления лошадью; узнал, что бывает три вида аллюра — шаг, рысь и легкий галоп — и почему лошадь должна переходить на галоп с шага, а не с рыси, и как пускать лошадь галопом с правой и с левой ноги, и почему необходимо периодически менять ноги.
Мар говорила много, часто смеялась, и Гай смеялся вместе с ней, гуляя под теплым солнышком. А в середине мая, за несколько дней до отъезда, они пошли вместе к Стафиносу, и он все им очень хорошо объяснил, играя своей печаткой и чеканя каждое слово.
— Мне очень жаль, миссис Слоан — миссис Монфорд. Да, улучшение есть. Но недостаточное. И ваш муж абсолютно прав — необходима операция… Возможно, ребенок и выживет… Да, один шанс из тысячи, но, в конце концов, это все-таки шанс, и потом вы должны прежде всего подумать о себе.
— А я думаю о нем.