Она спросила:
— О чем ты думаешь?
— О том, как мы проведем с тобой сегодняшний вечер. Начнем медовый месяц по новой — на новом месте.
— Ты считаешь, — вдруг спросила она, — нам еще можно заниматься любовью?
— На этот счет мнения расходятся. Некоторые врачи утверждают, что секс не противопоказан вплоть до родов, другие же — что о нем надо забыть сразу же после зачатия.
— А что думает по этому поводу доктор Монфорд?
— Он думает, принимая во внимание, что ты… — Гай замолчал и улыбнулся: — Он думает, что у тебя подгорела колбаса.
Гай выпил две чашки кофе. Было двадцать минут шестого.
— Поеду сначала в Сконсет, — сказал он. — Джон хотел попрощаться. Попросил заехать и разбудить его.
— Он поедет провожать меня на самолет. — Помолчав, она спросила: — Ты долго пробудешь в Сконсете?
— Да нет. Я заеду сюда по пути в Нантукки.
— Нет, нет, не надо, — вскинулась она. — Я не люблю прощаться дважды.
— Ну, тогда до свидания. — Он встал и пошел в гостиную. Мар последовала за ним. Он взял сумку, потом снова поставил ее. Она прильнула к нему, и он сказал: — Мы все равно увидимся сегодня вечером, если даже мне придется для этого ехать на такси всю дорогу от бухты Лесная.
— До встречи, — попрощалась она.
— Я люблю тебя, — произнес он.
— Я тоже. Всей душой. Мы оба тебя любим.
Он поцеловал ее, позвал Цезаря и направился к джипу. Она стояла на пороге и молча смотрела на него. Оглянувшись, он еще раз удивился ее странному спокойствию в это утро, ведь все последние дни, вплоть до вчерашнего вечера, она настаивала на том, чтобы он взял ее с собой в море, и твердила, что, если он поплывет один, они больше не увидят друг друга. Загадочная все же женщина, размышлял Гай, иногда такая разумная, а иногда вдруг ударяется в мистику. Он подумал, что любит ее, и спросил себя, была бы их любовь такой же безраздельной и совершенной, не будь у него Джулии, а у нее Лэрри. Если бы они встретились совсем молодыми и поженились бы, как это уже и было у каждого из них в прошлом? Он решил, что это ничего бы не изменило.
Джон Треливен ждал его в гостиной. На нем поверх белой пижамы был накинут пестрый халат. Джон сказал:
— Редко мы встречались, а теперь, надо полагать, и вовсе не увидимся.
— Увидимся.
— Ну, если только здесь. Как-нибудь летом.
— Да.
— Но не в Ист-Нортоне.
— Да.
— Никто не узнает. Поменяй фамилию на Слоан. И все дела.
— Да.
— Ну, тогда… — Он замолчал, потом произнес: — Жаль, если не удастся спасти ребенка, хотя, насколько я понял, шанс есть.
— Теоретически — да, практически — никакого.
— Маргрет знает?
— Да.
— Она бы предпочла подвергнуть риску свою жизнь?
— Да, но я ей этого не позволю.
— Ты мог бы утаить от нее правду.
— Я никогда не лгал ей — не собираюсь этого делать и впредь.
Фрэнсис принесла кофе. Она очень изменилась за прошедшие недели, стала больше похожа на женщину, чем на жену. Вот так же, буквально у него на глазах, расцветали в первый месяц замужества многие девушки. Неожиданно избавившись от переживаний и разочарований, они прибавляли в весе и менялись так, что их трудно было узнать. Но ведь Фрэнсис замужем, и уже давно. И все же что-то определенно изменилось в их отношениях с Джоном — что-то произошло, что-то хорошее, думал Гай, наблюдая за тем, как Фрэнсис разливает кофе и ласково проводит рукой по затылку мужа.
Ну, дай им Бог. Он будет скучать по ним и никогда на забудет их доброту.
Было десять минут восьмого. Он допил кофе, поднялся и сказал:
— До свидания и спасибо вам обоим. Спасибо, спасибо.
— Может, я чем-то смогу помочь? — спросил Джон.
— Если только помолиться о свершении чуда.
— Я буду молиться, — сказал Джон. — Но не теряю надежды, что когда-нибудь ты и сам обратишься к Господу.
— Может быть, — вздохнул Гай и вышел навстречу восходящему солнцу.
День был ясный, по небу летели легкие облака, с запада дул сильный порывистый ветер. Гай решил плыть сначала на северо-запад, потом пройти немного в юго-западном направлении и снова, теперь уже окончательно, взять курс на северо-запад, к бухте Лесная. Он поправил таль на топе мачты, поднял паруса, мягко обогнул мыс Коутью, взял на несколько градусов к востоку, и, покрутив штурвал еще пару минут, убедился, наконец, что тяжеловато-грациозная «Джулия» идет точно намеченным курсом.
Цезарь лежал на добела выдраенном полу кубрика. Вдруг пес встал, поскреб лапами чистые доски, заскулил тихонько и снова улегся, вытянув перед собой лапы, уткнувшись носом в закрытый люк.