А вот мистер Дж. Л. Крукс, торговец зерном, старшина того суда присяжных, который оправдал Гая Монфорда, вовсе не грустил по данному поводу. Поскольку весь город был на стороне Гая в ходе того мерзкого процесса и присяжные пошли на поводу у общественного мнения, то теперешний оборот дела можно было считать позором Ист-Нортона, оскорблением закона и издевкой над моралью. Старшина пригласил к себе на чай с пряниками весь состав жюри. Двенадцать мужчин и женщин, взвесив все за и против, решили проигнорировать напутствование судьи Крофорда Страйка о том, что следует вынести обвинительный приговор, а может быть, даже квалифицировать преступление как убийство первой категории, все же пусть лучше десять виновных гуляют на свободе, чем будет наказан один ни в чем неповинный.
— Вот, — неистовствовал Колин Юстис, — в этом и беда всей нашей судебной системы! Скажите на милость: презумпция невиновности! Вторичное привлечение к судебной ответственности за то же преступление невозможно! Присяжные могут вынести тот или иной приговор потому, что подсудимый похож на дядюшку Джо, или потому что у него подергивается веко, или потому что он зачесывает волосы на левую сторону. Такое впечатление, что судят всегда исключительно невиновных.
— Кто ж виноват, — подколола его жена, — что ты так жутко опростоволосился с этим Монфордом?
Колин не ответил. Он думал о Берте Мосли. Почему Гай не послал его куда подальше? Что было известно Берту с самого начала? Конечно, за это время, которое он имел в своем распоряжении, можно было доказать все, что угодно, и тем не менее… «Сукин сын», — вырвалось у Колина.
— Только не при детях.
— Я говорю о Берте Мосли.
— Меня не интересует, о ком ты говоришь. И Берта Мосли не интересует тоже.
— Здесь ему больше делать нечего, — продолжал Колин. — Люди терпеть не могут, когда их ставят в глупое положение. Они недовольны Гаем Монфордом, злятся на него, даже, пожалуй, ненавидят его. Но именно Берта Мосли они вываляют в дегте и перьях и выставят из города.
Враждебность витала в воздухе. Берт сразу же потерял нескольких выгодных клиентов. На него косились в магазинах, на улицах, и он с горечью думал о том, что скотина Монфорд просто-напросто надул его тогда. Если бы доктор сказал ему правду — если бы он сам сумел заглянуть тогда дальше своего носа и не зациклился бы на тех номерах в гостинице «Статлер», пораскинул бы мозгами и сообразил, почему Гай хотел ускорить суд, почему так быстро исчезла миссис Макфай, почему через несколько недель уехал и сам доктор Монфорд, не оставив даже адреса, почему ему вдруг приспичило продавать «за глаза» свой дом…
Гай подложил ему большую свинью. В Ист-Нортоне Берту уже карьеры не сделать. Слава богу, что он успел договориться с одной фирмой в Бостоне и уже в сентябре должен приступить к работе. Да, сэр, после Дня труда освобождается квартира на Сигнальном холме и уже сделаны последние приготовления к свадьбе, которую они с Сильвией планируют справить сразу после того, как он устроится на работу в Бостоне. Так что дела у него не так уж и плохи. Может быть, уже летом его здесь не будет. А может, он уедет на следующей неделе или сразу после четвертого июля, когда начнется наплыв отдыхающих, хотя в общем-то он рассчитывал заработать в курортный сезон несколько лишних долларов на свадебное путешествие в Канаду. И все было бы ничего, если бы он сам не склонялся к тому, чтобы оттянуть свой отъезд до последней минуты. О, конечно, он всегда мечтал вернуться в Бостон, и с Сильвией ему, безусловно, повезло, хотя она и еврейка. Тем не менее, он привык к Ист-Нортону, к своей холостяцкой жизни, и после изнурительных рысканий по кривым бостонским улочкам, после лихорадочных ночей в постели Сильвии он пребывал в некоторой неуверенности относительно того, чего ему на самом деле хочется, кроме как уединиться и хорошенько все обдумать.
Дверь и окна ресторана Пата по летнему времени были открыты и затянуты сетками, о которые с глухим приятным стуком ударялись первые насекомые. Мужчины у стойки бара окинули вошедшего презрительным взглядом и снова склонились над своими кружками.
Ну и черт с ними! Берт сел за столик и спросил себе пива. Пат сделал вид, что ничего не слышал. Берт крикнул погромче, и неожиданно на него зло цыкнул Билл Уоттс: «Не ори!»