Воцарилось долгое молчание. Пат принес пиво, нарочно расплескав его по столу. В ресторан ввалился Шеффер-пьяница и, усевшись за столик, сказал: «А этот бездельник что здесь забыл?»
Ну это уже слишком — Шеффер-пьяница называет его бездельником. Он от души расхохотался. Мужчины медленно и угрожающе повернулись в его сторону. Билл Уоттс, Чет Белкнап, Томас Джоунз (его старый клиент, выкачавший всю воду из колодца миссис Пинкни), два ранних курортника и неуклюжий сонный пристав Эдгар Бичам.
Эдгар спросил:
— Что это тебя так рассмешило?
— Не твое собачье дело.
Пат перегнулся через стойку.
— Берт, — предостерегающе сказал он. — Мне ни к чему неприятности, Берт.
— Я тут ни при чем.
— Берт! Ты уже не пользуешься популярностью.
— По-моему, я никогда особенно ею и не пользовался.
— Ну, что ты, мы все любили тебя, Берт. Когда ты приехал из Бостона, мы приняли тебя как родного. Думали, что ты женишься на Фрэн Уолкер, и желали тебе счастья. И когда ты ораторствовал в суде, когда добивался освобождения Гая, мы считали тебя героем.
— Но ведь Гай на свободе, верно?
— Нам и тогда казалось странным, что он нанял именно тебя.
— А в чем, собственно, дело? Ведь его оправдали.
— Он мог бы пригласить отличного адвоката из Бостона, а вместо этого взял тебя. Почему? Слишком ты много знал, вот что.
— Я ничего не знал. Клянусь, я ничего не знал.
Билл Уоттс произнес:
— Кому это понравится — поддерживать человека, а он потом оказывается настоящим сукиным сыном.
— Можете спросить Гая.
— Его я еще спрошу… А пока мы говорим с тобой. В Бостон собрался? Женишься на еврейке?
— Не суй нос в чужие дела, — отрезал Берт, допил пиво и грохнул по столу пустой кружкой. Но Пат проигнорировал его. Берт почувствовал, что теряет самообладание. Он ударил кулаком по столу так, что кружка подпрыгнула, упала на пол и разлетелась вдребезги. «Ну, хорошо же, провинциальные крысы! Черт с вами! Сидите в этой дыре, а с меня довольно». Он засмеялся и встал. — Тупицы! Через пару недель меня здесь не будет.
— Жаль, что не сегодня, — замигал Эдгар Бичам.
Взглянув на безмятежное лицо пристава, Берт грубо захохотал и направился к двери. Но выход ему загородил Томас Джоунз.
— Убери свои грабли, Том, — угрожающе прошипел он и в этот момент услышал у себя за спиной шаги. Он резко повернулся и увидел, что окружен плотным кольцом мужчин.
— Сегодня, — сказал Чет Белкнап.
— Когда сочту нужным, — огрызнулся Берт.
— Прямо сейчас.
Берта буквально затрясло от злости. Чертыхнувшись, он отшвырнул в сторону Тома Джоунза и взялся за ручку двери. Но в это время Чет цепко ухватил его за плечо. Изрыгая ругательства, Берт вырвался и двинул лодочника в челюсть. Тут же на него посыпался целый град ударов. Ослепленный болью, словно сквозь красную пелену, видел он избивающих его людей и продолжал с руганью беспорядочно размахивать кулаками даже тогда, когда открылась дверь и он, оступившись, вывалился на тротуар как мешок. Лицо у него было в крови и грязи. Спортивная рубашка разодрана, светлые волосы слиплись, один глаз затек и стремительно опухал. Прохожие останавливались и глазели на него, некоторые ухмылялись, некоторые откровенно смеялись.
В ярости Берт хотел выругаться, но вдруг не нашел слов и заплакал. Он повторял сквозь слезы: «Скоты… невежи… ослы», — все время, пока брел, спотыкаясь, прочь, потом бежал, пока собирал и упаковывал вещи, причесывался и умывался, осторожно дотрагиваясь до подбитого глаза.
Наконец, он успокоился. Итак, его вышибли из города.
Что ж, отлично. Его самолюбие уязвлено. Ну и пусть. Ему остается только примириться с фактом. Берт переоделся и отнес приготовленные сумки в машину.
Эдна Уэллис молча смотрела на него из окна своего магазина через красновато-лиловые бутылки, и лицо ее казалось того же цвета. Пробормотав: «Старая дева, старая кошелка», — он в последний раз поднялся по ступенькам на второй этаж и позвонил Сильвии Стейн.
— Я уже знаю, — услышал он в трубке пронзительный голос. — Все газеты трубят об этом, болван ты эдакий! Ты что же, надеешься теперь найти хоть какую-нибудь работу? Тупица!
Он сказал:
— Ну хватит, перестань! — Помолчав, добавил: — Сегодня я уезжаю отсюда. Насовсем. У тебя ведь можно остановиться?
— Ты что, Берт, свихнулся?
— Понимаешь, квартира, которую я сниму, освободится после Дня труда. Я устроюсь на работу… на любую работу.
— Да уж сделай милость, потому что меня не сегодня-завтра выставят из редакции.