Полли сидела в гостиной, как всегда широко расставив слоноподобные ноги. Она спросила:
— Что это горит?
— Какая разница?
— Что это опять с тобой?
— Ничего… ничего. — Он поднялся в свою комнату. Открыл маленький металлический ящик, перебрал фотографии и подумал, что среди них нет снимков Фрэн Уолкер и Нэнси Месснер. А эта старуха Бетси с обвислыми грудями, официантка из гостиницы «Линкольн», и две тощие учительницы, отдыхавшие в Ист-Нортоне несколько лет назад, ему до смерти надоели. Какой смысл, думал он с горечью, какой смысл? «Мерзкий старикашка, — кричала Нэнси. — Грязный старикашка». Он уронил фотографии в пепельницу, сунул туда зажженную спичку и стал смотреть, как чувственно корчась, горят все эти лица, груди и ноги, оставляя после себя только зловоние и серый пепел.
Он спустился в гостиную.
Полли сказала:
— Сегодня я получила письмо от Алисы.
— Да?
— Собирается приехать к нам в августе, недели на две. К сожалению, Роберт будет в это время занят. Она приедет с ребенком. Мы ведь так давно не виделись с дочерью, Паркер…
— Несколько лет, — подтвердил Паркер.
— С тех пор как она вышла замуж, — Полли протянула ему фотографию: — Вот, прислала. Малыш очень подрос.
Паркер мельком взглянул на фото. Алиса в открытом платье сидела на деревянной скамье рядом с упитанным мальчиком. Да, малыш, определенно, подрос. А Алиса раздалась, подумал он. Пышечка. Пробудет здесь две недели. Можно, конечно, купить новый фотоаппарат, размышлял он, но если и собственная дочь окажется не в состоянии понять его страсть к искусству…
Полли сказала:
— Ради бога, Паркер, ты вспотел, как поросенок. — Она взяла снимок из его дрожащей руки. — И весь дрожишь. Что с тобой? Что случилось, Паркер?
— Полли… — проскулил он. — О Полли, Полли… Помоги мне, Полли. Умоляю, помоги мне… Помоги мне, помоги мне. — Он упал на колени и зарылся лицом в ее необъятный подол. Полли гладила толстыми пальцами его блестящую лысину и шептала: — Паркер… Паркер, я никогда не видела твоих слез, я так долго ждала, Паркер… — Выли сирены, гудел медный колокол, звонил и звонил телефон, а Паркер упоенно рыдал, уткнувшись в колени своей жены, и думал, что Полли, собственно, не такая уж толстая и что Господь все видит, и гнев его будет страшен, и грешники получат свое, и замучит их нечистая совесть, и в следующее воскресенье миссис Маннинг устраивает ужин «а-ля-фуршет»: пюре из курицы, запеченное в тесте, зеленый горошек и фруктовый салат, и он, конечно, пойдет… пойдет… боже, на этот раз, наконец, пойдет…
Сэм сидел, не зажигая света, в мертвой тишине гостиной и едва ли отдавал себе отчет в том, что он делал в последнее время и что чувствовал. За темным окном полыхало зарево отдаленного пожара. Выли сирены. Тревожно гудели колокола. Звонил телефон, не один раз, но он так и не снял трубки.
Пронзительно закричал Питер: «Давайте помолимся, черт побери». И Сэм сказал раздраженно: «Заткнись, Питер, заткнись!»
Когда это началось? Вчера? Позавчера? Он потерял всякое представление о времени. Наверное, это началось в тот день, когда Гай Монфорд притащил в город беременную жену Лэрри. Ему деликатно сообщила об этом Руфь Кили. Сначала на него напал смех, а потом как-то само собой получилось, что он выпил раз и другой, пока не накачался до чертиков. Где это все случилось? Здесь, в его собственном доме? На фабрике? В гостинице «Линкольн»? У Пата? У него вдруг помутился разум, и пришло решение убить Гая Монфорда. Но он не смог его осуществить. Испугался. Ларсон ведь сразу узнает, чьих это рук дело, и его снова упекут в каталажку, где он будет день напролет торчать у зарешеченного окна и смотреть, как греются на солнышке старики, а под сенью деревьев играет в волейбол молодежь.
Он пошел на фабрику. Сидел в своем кабинете и прислушивался к монотонному клацанью машин, которое действовало ему на нервы. Он выпил еще три рюмки, и тут вошла Руфь Кили и сказала: «Остановись, Сэм». Он ответил: «Хоть бы она умерла. Руки ее в крови Лэрри, так пусть же и она истечет кровью и умрет, как умерла моя жена, пусть восторжествует справедливость». Собственные слова еще больше подогрели его гнев. Руфь возразила: «Не может быть, чтобы ты так думал, Сэм». Он закричал: «Тебе-то откуда известно, о чем я думаю? Уйди с моих глаз, Руфь!.. Ты слишком стара, Руфь! Между нами все кончено, так что катись отсюда к чертовой матери!»
Она заплакала и ушла. Он хотел остаться один, но ему мешали эти лязгающие машины. Он заткнул уши и вдруг вскочил, бросился в цех и побежал между рядами машин, скользя на мокром полу, дико вскрикивая: «Остановите их! Убирайтесь домой! Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!»