Во время обхода его сопровождала Фрэн. Пока они шли по коридору, Фрэн хвалила его тихим голосом:
— Доктор Келси сказал, что миссис Тригви умерла бы, не распознай вы тризм челюсти. Подобного случая здесь так давно не было, что…
— Я встречался с этим во время войны.
Ему было жаль Фрэн, он понимал ее смущение, которое она старалась скрыть за словами, и вдруг почему-то пожалел, что туфли медсестер на резиновой подошве, и он совсем не слышит шагов у себя за спиной.
Зайдя в следующую комнату, Гай увидел, что кровать пуста. Он подошел к окну, выглянул в темноту:
— Я вижу, миссис Мактай ушла, — произнес он.
— Да, ребенок прекрасный, и она отлично с ним справляется.
— Она была трудной пациенткой, но ты замечательно с ней ладила. — Он повернулся и посмотрел на железную больничную кровать. Было холодно в этой комнате с безрадостными зелеными стенами и пришпиленными к ним отвратительными календарями. На тумбочке стояла ваза с увядшими розами. Он взял одну из застоявшейся воды, понюхал и осторожно поставил назад. — Все умирает.
— Гай…
— Знаешь, Фрэн, как бы я хотел, чтобы мы имели возможность все палаты сделать такими, как у Лэрри.
— Но он особенный больной.
— Нет, Фрэн, таковых не существует. Просто есть более или менее больные. — Он дотронулся до ее руки, улыбнулся открыто и доброжелательно. — Я думаю, на сегодня — все. Прости, что задержал тебя.
— Но сменная сестра еще не пришла.
— Все равно… — Он вышел в коридор. — До свидания, Фрэн.
— Вы не будете смотреть Лэрри Макфая?
— Буду, но… если ты не возражаешь, сегодня я зайду к нему один.
— Хорошо, доктор. — Ее голос гулко звучал среди оштукатуренных зеленых стен. — Я теперь делаю ему морфий через восемь часов, как вы сказали. Так и продолжать?
— Да.
— Он очень страдает.
— Я знаю.
Она не уходила. И он сказал:
— Пока оставь эту дозу. А потом я скажу.
— У него кровь шла из носа. И он плохо переносит назначенную мазь.
— Я знаю, Фрэн… Боже, я все знаю… — Он прислонился к зеленой стене. Фрэн коснулась его руки и пошла по коридору. Он проводил ее взглядом и подумал, что она душевнее и человечнее, чем другие медсестры, с которыми ему приходилось встречаться.
Глаза Лэрри были, как черные дыры на маске, которую надевают ряженые в канун Дня всех святых. Дышал он с присвистом, а его истощенное тело было похоже на обтянутый кожей скелет и напоминало Гаю его первый труп в медицинском училище. Это был старик, высохший настолько, что даже его половой член превратился в отвислую складку кожи. Кто-то назвал его «шимпанзе», и Гай рассердился. В первый день ему стала плохо, потребовалось огромное усилие воли, чтобы приступить к препарированию на следующее утро. Но не потому, что старик был мертв или уродлив, наоборот, он выглядел мудрым и умиротворенным, пожалуй, даже красивым, в своей смертной наготе. Но, касаясь его холодной сталью острого скальпеля, Гай как бы будил старика, чтобы заставить его умереть еще раз.
«Прекрати! Сейчас же прекрати!» Он повернулся к двери. Лэрри тяжело дышал у него за спиной. Он сказал: «Да хранит тебя Бог, Лэрри», — вышел в коридор и быстро зашагал к лифту, более чем когда-либо уверенный, что нет на свете никакого Бога.
Ночь была холодной. Тяжелые мысли стали отступать, и он заспешил к стоянке машин, которая находилась позади больницы. Ему надо взять себя в руки. Он врач или нет? Разве он не видел смерть? Его жена, его отец. А Германия? Мужчины, которых сотнями косил черный дождь. Дети, доверчиво смотрящие на мир широко раскрытыми глазами, верящие до самого конца в вечную и бесконечную жизнь, медленно умирали в боксах.
— Это потому, что ты его знаешь, — сказал он себе. — Просто потому, что он твой старый друг, часть тебя умирает вместе с ним… пусть так… пусть так…
Он открыл дверцу машины. В темноте мерцал огонек сигареты, и Фрэн сказала:
— Гай, я хочу поговорить с тобой… я должна поговорить с тобой.
— Фрэн… — Он был в замешательстве. — Не надо, Фрэн. Не тревожь себя. Я ведь не священник и даже не психиатр. Я — обыкновенный врач, Фрэн, и я уже говорил тебе… Ты добрая, Фрэн, и это главное, а личная жизнь человека никого не касается.
— Пожалуйста, — сказала она. — Пожалуйста, Гай…
— Хорошо. — Он сел на место водителя, закрыл дверь и, откинувшись на сиденье, почувствовал вдруг странную близость Фрэн, что-то вроде сочувствия, впрочем, совершенно бессмысленного в этой ситуации.