А Нэнси Месснер не понимала Паркера Уэлка. Нэнси исполнилось восемнадцать. Это была честолюбивая, энергичная девушка, довольно хорошенькая и по-детски восторженная. Она начала работать у Паркера с шестнадцати лет, надеясь со временем стать известным репортером крупной газеты. Паркер учил ее писать. Замечания его были конструктивными. Платил он ей исправно. Но иногда смотрел на нее своими маленькими глазками так, что у, нее мурашки пробегали по спине. Как будто раздевает взглядом, думала она, хотя за все время работы он никогда не позволил себе больше, чем дотронуться до ее руки.
Впрочем, теперь Паркер уже не смотрел так на нее. В его глазах появилось что-то новое, какое-то скрытое презрение. Она могла объяснить это только тем, что раньше он считал ее привлекательной, а теперь не считает. Примерно также смотрел на нее ее друг — рассеянно и отчужденно — после того, как нашел другую, и они расстались.
С приходом в Ист-Нортон зимы Мейди Боллз приглашала миссис Келси на обед дважды в неделю, в последней отчаянной попытке предуготовить своему мужу место доктора Келси, когда тот, наконец, уйдет в отставку.
После восьми лет терпеливого обучения Питера миссис О’Хара уговорила-таки его сказать: «Давайте помолимся».
Теперь он говорил всем: «Давайте помолимся, черт вас подери!» А Билл Уоттс, молочник, приобрел новый грузовичок, правда, без капота, и стал вместе с молоком развозить яйца и масло. Он надеялся в конце концов создать настоящую молочную компанию с целым стадом коров и еще двумя грузовиками, чтобы иметь возможность спать утром сколько душе угодно.
Руфь Кили обнаружила полупустую бутылку виски в нижнем ящике рабочего стола Сэма, а Ларсон Уитт поймал автомобильного вора на дороге в Гианнис. У Иды Приммер было свидание с молодым человеком из Харпсуэлла, который, похоже, не пылал к ней любовью.
Бетси из гостиницы «Линкольн» подцепила редкого ночного гостя — торговца бельем, который попытался оплатить ей услуги и получил пощечину за свою невинную щедрость.
Снег падал и таял. В следующий раз он, конечно, ляжет надолго.
Ноябрьская луна заглянула в комнату, где за ширмой лежал в забытье Лэрри. Войдя, Гай увидел женщину и узнал в ней Мар. Она тихо сидела в темноте, сдвинув колени и крепко сцепив перед собой руки. Мар подняла голову, посмотрела на него, потом встала и бесшумно подошла к кровати. Лунный свет коснулся ее лица. Оно было спокойным и почти таинственным в своей печали.
— Здравствуй, — сказала она тихо. — Здравствуй, доктор Монфорд.
— Здравствуй, Мар… — Он постоял в нерешительности, потом подошел к окну и провел пальцем по замерзшему стеклу.
— Сестра разрешила мне побыть здесь. Я просто сидела… просто сидела.
— Как ты, Мар? Прошло уже больше недели.
— Девять дней.
— Да… ровно девять дней…
— Я… — Она замолчала, потом осторожно провела рукой по спинке кровати и наконец прошептала: — Морфий… Теперь уже через каждые шесть часов.
— Да. — Глядя на нее в темноте, Гай пытался найти слова, чтобы рассказать ей о своих девяти днях — о странном покое, сошедшем на него. Он хотел сказать о «Джулии» и о том свидании в каюте. Но эта встреча была очень странной, они чувствовали неловкость, как будто вовсе не знали друг друга и не было той ночи, хотя, конечно, она была, но, казалось, не оставила никаких следов, кроме его собственных трепетных воспоминаний и чувства, очень похожего на благодарность.
— О чем ты думаешь? — Ее лицо слабо осветилось пламенем зажженной спички. Он увидел губы с зажатой в них сигаретой и тени на высоких скулах. — Ты думаешь, как странно все это, как печально и странно.
— Я думал о том, как странно, что такое может случиться и исчезнуть без следа.
— Без следа?
— Да, не осталось ничего, о чем я мог бы сказать. А ты хотела бы услышать. Ты же сказала мне: «Забудь об этом». Рта не дала раскрыть в тот раз.
Она глубоко затянулась сигаретой, тщательно затушила ее в пепельнице на ночном столике. Взяла стакан, отпила немного и поставила обратно.