"На базар", - решил Кутан.
Было приятно видеть все эти простые, понятные вещи, угадывать их смысл и значение. Было приятно дышать прохладным воздухом, идти по мягкой земле, взрывая ногами шуршащие листья, свободно размахивать руками, чувствовать, как на ходу движется все тело.
Целый день Кутан ходил по городу. Он прошел мимо могилы командира партизанского отряда. Голые деревца стояли вокруг деревянного памятника с фотографией матроса.
Потом он походил по базарной площади. К вечеру становилось холоднее.
Он пошел к комендатуре. У ворот прохаживался часовой. Кутан в нерешительности остановился поодаль.
Часовой заметил его и крикнул:
- Кутан! Иди, иди сюда, джолдош! Иди скорее!
Кутан узнал Николаенко. Он подошел и пожал ему руку. Из ворот выбежало человек десять пограничников. Впереди, с рукой на перевязи, бежал Закс.
- Кутан! Живой! Ура! - кричал он.
Незнакомые кзыл-аскеры обнимали Кутана, хлопали по спине, весело и громко смеялись, и Кутан совсем растерялся от такого приема. Его повели к дому, и еще много пограничников выбежало отовсюду, и каждый старался протиснуться к нему, пожать ему руку и сказать что-нибудь ласковое.
Потом вышел Винтов. Увидев, в чем дело, он спрыгнул с крыльца и на глазах у всех обнял Кутана.
Комендант тоже вышел на крыльцо.
- Товарищ комендан... - запинаясь, начал Кутан, и все замолчали: товарищ комендан... - Очень трудно было говорить.
- Ты подожди, Кутан, - улыбался Андрей Андреевич, - идем-ка ко мне. Поговорим как следует.
До поздней ночи сидел Кутан в кабинете коменданта, посыльный от дежурного носил туда ужин и два раза бегал на кухню за чаем.
Эту ночь Кутан спал в комендатуре и рано утром уехал в Ак-Булун. Он ехал на хорошем вороном жеребце, за плечами у него была новенькая винтовка, а куржуны были набиты свертками с хлебом, мясом, сахаром и чаем.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Всего один день пробыл Кутан у матери.
Ночью он оседлал коня и уехал. Пятеро молодых джигитов из аула Ак-Булун встретились с ним на горной тропе. Он поехал вперед, а джигиты ехали за ним. К утру они были в соседнем ауле.
Кутан говорил с людьми и звал выступать против басмачей. Речи его нравились. Всякий бедняк был обижен баями. К ночи Кутан уехал дальше. С ним уехало еще двенадцать джигитов.
Так он стал ездить из аула в аул. Он ехал по ночам, а днем отдыхал и говорил с жителями селений. Он рассказывал о пограничниках и о большевиках. Он говорил о дружбе с советской властью и о вражде, смертельной вражде к баям и басмачам. Он рассказывал о Джантае и о себе самом. Он говорил правду, и люди верили ему. В каждом ауле джигиты седлали лошадей, забирали старые мултуки и присоединялись к отряду. В отряде было уже тридцать человек. Молчаливый Абдумаман и веселый охотник Каче, умный пастух Максутов Мукой и силач Гасан-Алы, и еще многие храбрые джигиты пришли к Кутану.
Прошли три недели после выхода Кутана из больницы.
Кутан сильно изменился за это время, хотя в его внешности не было особо заметных перемен. Может быть, только его загоревшее, бронзовое лицо слегка похудело и осунулось. Но манера держаться и говорить стала совсем иной, чем раньше. Необходимость приказывать, необходимость убеждать людей, вести их за собой заставила его научиться говорить коротко и веско, держаться уверенно, личным поведением давая пример всему отряду. Он теперь много думал о вещах, которые раньше никогда не приходили ему в голову. Он вспоминал командира партизан, коменданта, пограничников и невольно старался подражать им. Прирожденный ум и чутье помогли ему. Он превращался в настоящего вожака, командира. Джигиты уважали его и слушались беспрекословно.
Быстрыми ночными переходами отряд двигался к аулу Зындан.
Аул этот был расположен в глубокой лощине, у слияния двух горных рек. В километре от аула, на горе стояла пограничная застава Зындан - застава самая отдаленная, самая близкая к сыртам. Кутан рассчитывал, окончательно сформировав свой отряд, в ауле Зындая ждать приказания коменданта и вместе с кзыл-аскерами начинать наступление на басмачей.
Когда отряд был еще в ущелье, не доезжая нескольких километров до Зындана, Кутан услышал стрельбу со стороны аула. Кутан пустил коня рысью. Доброотрядцы, растянувшиеся по ущелью, догоняли его. Выстрелы становились все громче и чаще. Потом четко затарахтел пулемет. Было похоже на то, что возле аула разгорается бой.
Ночь была на исходе, брезжил рассвет.
Кутан подхлестнул коня и перевел его на галоп. Каче, погоняя свою лошадь, скакал рядом с ним.
- Басмачи около заставы, - сказал он, - стреляют выше аула.
Подскакав к концу ущелья, Кутан осадил коня. Остальные окружили его. Солнце взошло, и хотя в горах был еще полумрак, на равнине стало светло.
- Каче, - сказал Кутан. - Оставь лошадь, лезь на сопку. Если надо будет, на дерево лезь. Посмотри, что там.
Каче был маленького роста и ловок, как обезьяна. Он спрыгнул на землю, снял винтовку с деревянными сошками и через несколько минут вскарабкался на верх почти отвесной скалы.
- Видишь? - крикнул Кутан.
- Нет, лезу на дерево, - донесся голос Каче.
Разгоряченные скачкой, лошади не стояли на месте, плясали, крутились и нетерпеливо просили повод.
- Хей! - крикнул Каче. - Хей! Басмачи там. Много басмачей...
Пулеметная очередь заглушала его голос.
- Где бьются? Пограничники где? - крикнул Кутан.
- Басмачи к заставе идут. У заставы бьются. Близко...
Снова загремели выстрелы.
Кутан стегнул коня и с места в карьер поскакал к выходу из ущелья. Снимая винтовки, доброотрядцы неслись за ним. Осталась только лошадь Каче, привязанная к стволу дерева, она тянула повод, била ногами и рвалась вслед за остальными.
Доброотрядцы выскочили из ущелья.
Низкие сопки еще скрывали от них заставу.
И кони и всадники увлеклись бешеной скачкой, обгоняли друг друга, летели все скорее и скорее.
Силач и великан, кузнец Гасан-Алы поравнялся с Кутаном. Он крутил винтовку над головой и нахлестывал лошадь. Отчаянным галопом лошади вынесли джигитов на гребень сопок, и картина боя открылась перед ними. Оставляя справа аул, толпа басмачей широкой цепью мчалась к заставе, низенькие глинобитные домики которой едва были видны на вершине пологой горы. Пулемет лихорадочно захлебывался. Пулеметчики сидели на сотню метров впереди заставы, скрытые большим камнем, но этот-то камень и не давал возможности обстреливать атакующих по всему фронту. Правое крыло басмачей, заворачивая и совсем приближаясь к заставе, грозило отрезать пулемет.
Кучка красноармейцев на самой заставе отстреливалась изо всех сил.
Кутан задержал передних доброотрядцев, чтобы успели догнать отставшие. Басмачи наседали на заставу. Они не видели, как с тыла из-за сопки вылетели всадники.
Гасан-Алы, опьяненный атакой, визгливо и пронзительно запел старый боевой клич:
- Иль-алла! Илла аллах!..
- Дурак! - крикнул Кутан. - Замолчи, дурак! - и, оборачиваясь назад, он закричал: - Ура, кзыл-аскеры! Бей баев!
- Бей баев! - заревел Гасан-Алы.
- Бей баев! - подхватили доброотрядцы.
Басмачи были близко. На всем скаку Кутан вскинул винтовку, и басмач впереди него упал с лошади. Звук выстрела был едва слышен из-за грохота и шума вокруг, но выстрел Кутана был сигналом. Доброотрядцы открыли огонь. Грянули старые кремневые ружья и берданки.
- Бей баев!
Только тогда басмачи поняли, в чем дело.
Смятые неожиданным натиском доброотрядцев, они метнулись с правого фланга и попали под огонь пулемета. Все смешалось в пыли. В панике басмачи повернули к горам. Доброотрядцы разворачивались, чтобы преследовать их.
Впереди басмачей на сером коне скакал киргиз огромного роста, очевидно курбаши. Кутан узнал его. Это был Кара-Мурун. Кутан крикнул Гасан-Алы и ринулся в погоню.
Пулемет смолк. Из заставы скакали пограничники.