– Что же, мы будем все отступать и отступать? – горячился Долгоруков. – Не помешались ли мы на ретирадах? Это уже близко к трусости.
Оскорбление было явным, однако Михаил Илларионович не торопился отвечать. Он никогда не упоминал о своих ранах, не выставлял преимущества боевого опыта. Но тут вперил в Долгорукова тяжелый взгляд и после долгой паузы сказал:
– Князь! Вы принимаете мою осторожность за неохоту сразиться с неприятелем. Раны мои свидетельствуют, что я не трус. Седины не истощили моих сил. Последствия меня оправдают!..
От напряжения генерал вспотел. Батистовый платочек не помог, закрытый правый глаз противно слезился, и Александр Павлович, не любивший всего неэстетичного, поспешил отвести от Кутузова свой взор. Заговорил князь Адам Чарторижский[4], назначенный в 1804 году русским министром иностранных дел.
Кутузов невольно подумал: «Вылитый отец!» Да, смуглостью лица, формой красивых бровей и даже манерой говорить князь Адам очень походил на покойного Николая Васильевича Репнина.
Чарторижский высказался против намерения Александра I оставаться при армии и посоветовал предоставить Кутузову самостоятельно распоряжаться военными действиями. Было ясно, что это произвело на всех приближенных крайне неприятное впечатление. Долгоруков позволил себе новую выходку:
– В вас говорит поляк! А я – русский патриот!..
И сам государь, и близкие к нему лица находились под гипнотическим воздействием визита в Ольмюц генерала Савари. Он привез письмо, в котором Наполеон в самых рыцарских выражениях поздравлял Александра с прибытием к армии. Савари, однако, имел и тайное поручение: высмотреть положение австро-русских войск, а если удастся – притворно выразить опасения перед возможными наступательными действиями союзников.
Французского шпиона в чине генерала не только не задержали на аванпостах, но простодушно допустили в главную квартиру. Там он мог убедиться в слепой самоуверенности молодежи во главе с Долгоруковым, окружавшей Александра. Мнимая сговорчивость Савари, якобы готового к немедленным переговорам и уступкам, окончательно утвердила русского государя в необходимости идти вперед и атаковать. Цель была достигнута. Наполеону удалось выманить союзников на желанный бой. Что же касается императора Франца, то он практически мало что терял даже и при неудаче: главные австрийские армии были вне опасности.
«У Вены уже давно вошло в привычку загребать жар чужими руками, – сказал себе Кутузов. – Чего уж тут и союзнику дорожить моим мнением!..»
С этого момента Михаил Илларионович являлся главнокомандующим чисто номинальным: у него было отнято самостоятельное начальство над армией. Мог ли он в такой обстановке сложить с себя это звание? Нет, Александр I просто не позволил бы ему поступить так. Колеблясь между стремлением пожать лавры полководца и страхом перед возможным поражением, русский император получал возможность или присвоить себе лавры в случае успеха, или переложить на другого ответственность при неудаче.
Только много лет спустя он признался в своей ошибке, сказав: «Я был молод и неопытен; Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее».
Вся реальная власть была передана австрийскому генерал-квартирмейстеру Вейротеру, который и сделался главным советником Александра. Обладая способностью льстить тщеславию, он вошел в доверие к той молодежи, которая руководила главной квартирой. Вейротор был таким же ученым педантом и рутинером, как генерал Мак, и разработал план, вовсе не считаясь с реальной обстановкой.
После окончания совета Кутузов продолжал некоторое время сидеть в опустевшей комнате, как бы собираясь с силами на новый, уже нравственный подвиг. К нему подошел князь Долгоруков и, желая загладить неловкость от своих мальчишеских слов, произнес:
– Нам позволяют надеяться на успех ведомые всем ваши заслуги!
– Ах, заслуги! – медленно протянул Михаил Илларионович, – Так заслуги, мой князь, созревают только в гробе…
Наполеон находился в эту пору в столице Моравии – Брюнне.
Сознавая затруднительность своего положения, он более всего страшился, что война затянется. Его несколько успокаивало только что случившееся авангардное дело у Вишау: 56 русско-австрийских эскадронов, поддержанных пехотой, прогнали 8 эскадронов французских. Союзники, судя по всему, решились наступать, Император немедленно начал сосредоточивать свою несколько разбросанную армию.
4
Чарторыйский Адам Ежи (Юрий) (1770 – 1861) – один из ближайших друзей Александра I, член негласного комитета. Выдвинул идею объединения всех польских земель под властью Александра I.