У костра, над которым висел артельный котел, сидели солдаты. Один из них стоял с ложкой в руке и, видимо, пробовал кашу. Он отплевывался и ругался под беззлобный, но дружный смех товарищей.
— Какой полк, ребята? — спросил Кутузов.
— Первомосковский, ваше высокоблагородие.
— Чем это угощаетесь?
— Да вот, ваше высокоблагородие, пробуем какое-то бусурманское масло, — ответил мушкатер, державший в одной руке ложку, а в другой большой хрустальный флакон. — Пахнет очень скусно, а попробуешь класть в кашу, рот дерет!
— А ну-ка покажи мне скляночку, — протянул руку Кутузов.
Мушкатер передал ему красивый хрустальный флакон с какой-то жидкостью. Михаил Илларионович понюхал. Сомнений не оставалось: это было дорогое розовое масло, которое турецкая знать употребляла как благовоние.
— Это масло в пищу не годится, — улыбнулся Кутузов. — Это только для запаху!
— Я те говорил: давай лучше сапоги смажем!
— Осман им, должно быть, ружья смазывает!
— Возьми, братец, полтинник за эту склянку. Масло мне пригодится, — предложил Михаил Илларионович.
— Покорнейше благодарим, ваше высокоблагородие! — радостно ответил мушкатер, принимая деньги.
— А где палатки штаба? — спросил Михаил Илларионович. — Где инженер-генерал Кутузов?
— Вона, за бугорком…
— Давеча ихний денщик прибегал к нам за дровами.
— Так, так, спасибо!
Михаил Илларионович поехал к бугорку.
Через минуту он уже слезал у знакомой палатки.
Отец, без мундира, в туфлях, лежал и курил.
Михаил Илларионович передал ему флакон с розовым маслом и смеясь стал рассказывать:
— Солдаты пробовали класть его в кашу, не понравилось, говорят: рот больно дерет!
— Откуда же им знать о розовом масле, это не конопляное. Астраханцы вон нашли мешок чудного кофе. Думали — турецкий горох. Стали варить. Варят-варят — никак не разваривается. „Одначе, говорят, не поддается, проклятущий!“ Так и выбросили. Вот мы тебя, Михайло, сейчас турецким горохом попотчуем… Митюха! — крикнул генерал.
…Кутузов проснулся.
Сразу же после сытного обеда и кофе он лег в палатке отца спать — валился от усталости.
Вечерело.
Отец — уже в сапогах и мундире — ходил возле палатки. Его седые клочковатые брови были сдвинуты: старик явно был чем-то недоволен.
Михаил Илларионович сел на постели:
— Эх, хорошо отдохнул! Теперь надо поехать к своим егерям — посмотреть, как там они. Сегодня мои ребята показали себя молодцами!
— Тебе придется ехать немного подальше, — многозначительно сказал отец.
— Куда? — с удивлением посмотрел Михаил Илларионович.
— Какие у тебя счеты с этим Анжели?
— Никаких.
— А почему он так зол на тебя?
— Не знаю… Может, за то, что я сказал, что он — трус? А в чем дело? — встал с постели Михаил Илларионович.
— Анжели переписывал убитых…
— Это по его разумению…
— Докладывал командующему о потерях, а заодно и наябедничал на тебя. Мне только что генерал Ступишин сказывал.
— С Анжели всего станется. Что же он плел?
— Что ты осуждаешь действия Румянцова, говоришь, что Румянцов храбр умом, а не сердцем!..
— Так это же не я сказал, а царица! Все знают! И что в этом поносного?
— Знают, а тебе-то пересказывать зачем? Природа не зря дала человеку два уха и только один рот. Приучайся, Михайло, больше слушать, а меньше говорить. Понял? — наставительно сказал отец.
— Понял! — ответил Михаил Илларионович. — И что ж, Петр Александрович разгневался? — спросил он немного погодя.
— Разгневался. Знаешь: ведь он сам осторожен в словах. Сказал: отправить немедля этого новоиспеченного стратега в Крымскую армию.
— Ну что ж, в Крым так в Крым! — ответил несколько смущенный Михаил Илларионович и вышел из палатки.
Но этот урок и мудрые слова отца Кутузов запомнил на всю жизнь.
Глава вторая
ФОНТАН СУНГУСУ
Гренадеры целое утро стреляли в цель.
Два раза в неделю из гренадерского батальона Московского легиона выводили в степь на учебную стрельбу одну роту. Гренадеры шли с ружьями и патронными сумками, но без шпаг и гранат.
Батальон был составлен из молодых солдат, и его командир, двадцативосьмилетний подполковник Михаил Илларионович Кутузов, старался обучить своих солдат получше.
— Заряжать умеете, так думаете, остается только палить? Нет, надо раньше научиться стрелять! — подчеркивал он.
Кутузов строго предупреждал сержантов и капралов учить солдат терпеливо, не давать воли ни языку, ни рукам.