Один из рассказов о штурме турецкой твердыни, со слов участника был записан С. Н. Глинкой, старавшимся «охранить память» героев от забвения: «Никита Алексеевич Левшин служил капитаном в Бугском третьем егерском баталионе, которым начальствовал искусный и храбрый подполковник Николай Семенович Тр-в в продолжении всей второй Турецкой войны. Левшин имел роту в баталионе Тр-ва. Тр-в почитал себя весьма сведущим в военной службе; Левшин также хорошо оную знал. В разговорах нередко оспоривал он Тр-ва; почему и хранилось между ними друг на друга тайное неудовольствие. Однакож оба они чуждались ненависти; а между ними была только по пословице ревность по ремеслу. Оба они были строгие и справедливые начальники; но Тр-в не умел приобресть сердец, в чем Левшин успел совершенно. <…> Декабря 11 числа 1790 года, в роковой день взятия приступом непреодолимой крепости Измаила, баталион Тр-ва, предводимый на штурме генерал-майором Михаилом Ларионовичем Голенищевым-Кутузовым, шел на приступ у Килийских ворот, и первый в колонне генерала Кутузова вступил в город. Когда баталион Тр-ва спустился в ров, предстала ему стена вышиною в семь сажен; лестницы не достали далеко. Рота Тр-ва пришла в замешательство и легла во рве. Сколько он ни ободрял, ни угрожал — солдаты не повиновались. „Боже мой! — вскричал Тр-в, — я оставлен!“ — „Нет! — подхватил Никита Алексеевич Левшин, — я с вами, и рота моя вас не оставит; надеюсь на моих друзей! Оставим изменников; мы одни сделаем должное“. Тр-в и Левшин полезли на стену первые, с ними рота Левшина; они взошли на стену и оною овладели. Между тем прочие солдаты сего баталиона устыдились и в то же почти время устремились на стену. Баталион разломал палисад и собрался на площади за покрытым путем. Тут весь баталион подвергся жесточайшему огню из домов и нападению толпы турецкой из улицы, но не уступил своего места. Тр-в был пробит в грудь пулею, и упадая на руки Левшина, близь него стоявшего, успел сказать: „Прости, храбрый!., я тебя почитал“. Левшин, отдав тело солдатам для отнесения к стороне, продолжал отражать турок, не взирая на то, что был уже ранен пулею, сорвавшею ему кожу на лбу; он только завязал рану платком. С малым остатком людей своих прогнал неприятеля; но вторая пуля, пришедшая в самый висок, повергла сего храброго воина на его лаврах. В сие самое время город взят был со всех сторон. Сему происшествию свидетелем был находившийся при том же баталионе храбрый майор Щербаков. Никита Алексеевич кончил жизнь на 21-м году и погребен в Измаиле, в церкви Св. Екатерины. Солдат его роты, Никифор Тихонов, сделал для него фоб своими руками»47.
Среди воинов Российской императорской армии долгие годы ходили легенды о жестоком штурме этой турецкой крепости, когда храбрость русских солдат и искусство русских военачальников поразили не только турок, но и все европейские державы. «На такой штурм решаются только раз в жизни», — признавался Суворов. Самое знаменитое предание, очевидно, связано с тем эпизодом штурма, когда Кутузов, оценив потери, понесенные его колонной, поставил Суворова в известность, что без подкреплений он не удержится во рву и вынужден будет отступить. В ответ Суворов передал: «Я донес уже в Петербург о покорении Измаила, а Кутузова назначаю измаильским комендантом». Вечером того же дня, «когда уже все было окончено, и по благодарственном молебствии у Суворова начали пить за здоровье Государыни и во славу всего российского воинства, Кутузов спросил: „Почему Ваше Сиятельство изволили поздравить меня комендантом, когда я отступил; и как в то же время отправили к Государыне с известием о взятии Измаила?“ — Суворов отвечал: „Я знаю Кутузова, а Кутузов знает меня. Я знал, что Кутузов будет в Измаиле, а если б не был взят Измаил, — Суворов умер бы под стенами Измаила, и Кутузов также“. Герои отдают справедливость героям. Им приятно иметь соперников; благородное воинское соревнование уравнивает все непроходимые стези к чести и славе…»48 В летописях русской военной истории известно не так уж много диалогов между известными военачальниками. Этот, на наш взгляд, один из самых трогательных, потому что ведут его между собой два генерала, не отличавшиеся «сантиментами» в военное время. Зачем Кутузов задал этот вопрос? Он имел на него право. В «тесных» обстоятельствах под Измаилом слишком велика была вероятность того, что они уже не свидятся в этом мире, потому что Суворов не оставил ему выбора: победить или умереть. Подчиненному хотелось знать: правильно ли он понял своего начальника? Суворов разгадал смысл вопроса, дав понять Кутузову, что и он, Суворов, в ту минуту сомневался в успехе штурма и, несмотря на ревность по службе, просил соратника о невозможном: в ту минуту он был таким же «покорителем Измаила», как Кутузов «комендантом». Но если бы Кутузов погиб на валу крепости, то Суворов заступил бы его место, как это случилось с подполковником Тр-вым и Левшиным.