Согласно историографической традиции, сложившейся в советское время, историки по неведомым причинам предпочитали считать Кутузова учеником Суворова, в то время как современники отмечали, что великий Суворов воспринимал Кутузова как соперника. «Воинское соревнование желает первенства. Хотел ли Суворов, чтобы кто-нибудь при жизни его поравнялся с ним в делах славы? Кажется, что нет. А видно из всех слов Суворова, что в Кутузове усматривал он соперника»49. Об этом же впоследствии писал секретарь Суворова Е. Фукс, назвавший одну из своих статей «Суворов и Кутузов»50. Однако мужество, проявленное обоими при взятии крепости, не допускало ни низменных чувств, ни мелких расчетов, что видно из рапорта. «Граф Суворов отлично рекомендовал пред высшим начальством как корпусных генералов, так и начальствовавших колоннами; о Кутузове же, сверх того, что приказал поставить его в списке первым из начальников колонн, объяснялся следующими словами: „Достойный и храбрый генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов мужеством своим был примером подчиненным и сражался с неприятелем, но множество оного остановило на первый миг распространение его по валу, и для сего призвал он Херсонский полк в резерве бывший, оставя двести человек при пушках на контрэскарпе. С прибытием резерва неприятель не только отражен, но знатною частию побит. <…> Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов, предводительствуя шестою колонною, оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, взлез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов“»51. Наконец, Суворов на сем представлении прибавил еще своеручно: «Генерал Кутузов шел у меня на левом крыле, но был моею правою рукою». Суворов особо отмечал, что Кутузов, возглавив колонну, «сам сражался», то есть он находился в первой шеренге, где в тот день нечего было делать тем, кто не умел владеть штыком и прикладом. Кутузов понимал, что в той ситуации, в какой оказались его войска, они пойдут вперед и совершат невозможное только в одном случае: если он сам поведет их в бой и вступит в него первым. Именно он дрался «на штыках» с янычарами Каплан-Гирея, который объявил им, что собственноручно умертвит каждого, кто захочет сложить оружие. Рядом с Каплан-Гиреем сражались его сыновья, и все, кроме младшего, пали на глазах отца, также погибшего в этой безжалостной с обеих сторон резне. Ни случайных наград, ни незаслуженного продвижения по службе в карьере Михаила Илларионовича не наблюдалось: он все брал с бою, он за все готов был платить самую высокую цену, не жалея ни крови, ни жизни. Перед нашими глазами документы той поры, раскрывающие самую высокую сторону человеческой личности: готовность положить живот свой за други своя. Перед нами, как говорили в ту эпоху, «неложные свидетельства» чести, доблести, любви к Отечеству, солдатского братства, но… Открыв книгу современного автора, мы прочитаем его суждения о Кутузове и убедимся в том, что для испорченного человека свидетельства документов и воспоминания современников — не довод, потому что он все видит в красках, отражающих его исковерканный духовный мир: «„…Генерал Кутузов шел у меня на левом крыле, но был правою моею рукой“. Однако Суворов умолчал и еще кое о чем: когда Кутузов отправил Суворову гонца с донесением о невозможности удержаться на крепостном валу и вновь запросил подмоги, то получил ответ от Суворова, опять в издевательски-юмористическом стиле: Суворов велел передать, что уже отправлен в Петербург гонец с известием государыне Екатерине II о взятии Измаила. Хитрющий Суворов знал, как магически действует имя императрицы на дамского угодника и искусного царедворца Голенищева»52. В какое же кривое зеркало истории заглядывает автор книги, которую он посчитал нужным издать к 200-летию Отечественной войны 1812 года! Какое же ужасное и уродливое искажение представляется читателю, но не характера и жизни Кутузова, а личности самого автора, который искренне полагает, что там, у стен Измаила, в одном шаге от смерти, Суворов позволял себе шутки в «издевательско-юмористическом стиле», а Кутузов, стоя во рву, наполненном умирающими сослуживцами, думал о карьере искусного царедворца! Читатель уже убедился в том, что Суворов в рапорте ничего не скрывал, прямо сообщив: «…когда превосходный неприятель принудил его остановиться (выделено мной. — Л. И.), он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля…» Заметим: искусные царедворцы не отправляются волонтерами на войну, не служат вдали от двора по сорок лет и более, не врываются первыми в ворота и на валы крепостей, не получают в первой шеренге сквозных ранений в голову, и подчиненные не бросаются за ними в атаку, из которой для большинства из них не было возврата. На протяжении нескольких глав мы следим по документам за долгой военной карьерой М. И. Кутузова, и пока ничто нам не указывает на то, что его путь к вершине славы был усыпан розами.