- Зачем это тебе? - спросил Философ.
- Сперва я не смотрел на нее; когда она прошла мимо меня второй раз, я отвернулся; а на третий день она заговорила со мной, и пока она стояла рядом, я смотрел сквозь нее. Она сказала, что надеется, что мне понравится в новом доме, и говорила таким милым голоском; но я поблагодарил ее и отвернулся как ни в чем ни бывало.
- Девушка хороша собой? - спросил Философ.
- Не знаю, - ответил юноша. - Я еще не смотрел на нее, хотя теперь я вижу ее повсюду. Думаю, если бы я женился на ней, она бы меня измучила.
- Если ты не видел ее, откуда ты знаешь?
- У нее легкая походка, - сказал юноша. - Я смотрел на ее ноги, и они испугались. Откуда вы идете, сэр?
- Я скажу тебе, - ответил Философ, - если ты назовешь мне свое имя.
- Легко сказать, - сказал юноша. - Мое имя - МакКулин(18).
- Этой ночью, - сказал Философ, - когда я выходил из обители Ангуса О'га в Пещерах Спящих Эринн, мне было велено сказать человеку по имени МакКулин: Серый из Махи ржал во сне, и меч Лаэга зазвенел о пол, когда тот повернулся во сне.
Юноша вскочил с травы:
- Сэр! - воскликнул он взволнованно, - я не понимаю ваших слов, но от них мое сердце пляшет и поет во мне, как птица.
- Если ты прислушаешься к своему сердцу, - сказал Философ, - ты узнаешь все, что есть хорошего, ибо сердце - источник мудрости, из которого мысли бьют в ум, придающий им форму. - Сказав так, Философ попрощался с юношей и двинулся дальше по извилистой дороге.
Теперь день уже разошелся, было давно заполдень, и мощный солнечный свет неустанно изливался на мир. Тропа Философа все еще лежала меж высоких холмов, короткие отрезки пробегая прямо и постоянно сворачивая то налево, то направо. Ее и тропой-то едва ли можно было назвать, такой узкой стала она. Порою она совсем переставала быть тропой, потому что трава дюйм за дюймом наступала на нее и скрывала следы человека. Изгородей уже не попадалось, только каменистая, бугристая земля, на которой то там, то сям росли кусты, и которая изгибалась холмами и лощинами до самого горизонта. Повсюду царила полная тишина, не напряженная, ибо там, где светит солнце, нет печали; единственными звуками были шелест травы под ногами Философа и жужжание случайной пчелы, пролетевшей мимо и унесшейся в тот же миг.
Философ очень проголодался и оглядывался по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы съесть.
- Если бы я был козой или коровой, - говорил он, - я мог бы поесть этой травы и насытиться. Если бы я был ослом, я мог бы пощипать жестких колючек, что растут по бокам, или, если бы я был птицей, я мог бы покормиться гусеницами и ползучими тварями, что без счета копошатся повсюду. Но человеку нечем подкрепиться даже посреди изобилия, потому что он ушел от природы и живет искусной и извращенной мыслью.
Так рассуждая, Философ случайно поднял взгляд от земли и вдалеке увидел одинокую фигурку, сливавшуюся с землей в лощинах и снова появлявшуюся в другом месте.
Перемещения этой фигуры были такими странными и причудливыми, что Философу оказалось чрезвычайно трудно следовать за ней, и он никогда не догнал бы ее, если бы ему не повезло, и та не двинулась в его сторону. Приблизившись к фигурке, Философ увидел, что это - маленький мальчик, танцующий там и сям по траве. Кустистый холм скрыл его на мгновение, а потом они вдруг оказались лицом к лицу и поглядели друг на друга. После минутного молчания мальчик, которому на вид было лет двенадцать, прекрасный, как утро, поздоровался с Философом.
- Вы заблудились, сэр? - спросил он.
- Все тропы, - ответил Философ, - лежат на земле, и поэтому заблудиться нельзя - но заблудился мой обед.
Мальчик прыснул смехом.
- Чему ты смеешься, сынок? - спросил Философ.
- Да тому, что я несу вам ваш обед, - ответил мальчик. - Я как раз думал - что это меня понесло в эту сторону? Ведь обычно я гуляю дальше к востоку.
- Мой обед? - спросил Философ заинтересованно.
- Ну да, - ответил мальчик. - Свой обед я съел дома, а ваш положил в карман.
Я подумал, - пояснил он, - что проголодаюсь, если забреду далеко.
- Сами боги тебя ко мне послали, - сказал Философ.
- Это бывает, - согласился мальчик и вынул из своего кармана небольшой сверток.
Философ немедленно сел, и мальчик передал ему сверток. Философ развернул его и нашел в нем хлеб и сыр.
- Это славный обед, - сказал он и приступил к еде. - А ты, сынок, не съешь кусочек?
- Кусочек съел бы, - ответил мальчик, сел рядом с Философом, и они с удовольствием поели вместе.
Покончив с едой, Философ возблагодарил богов, а потом сказал, обращаясь больше к самому себе, чем к мальчику:
- Еще бы немного воды, мне было бы больше нечего желать.
- Здесь в четырех шагах ручей, - сказал его спутник. - Я принесу воды в своей шапке, - и исчез.
Через несколько мгновений он появился снова, бережно неся свою шапку, и Философ взял ее и напился воды.
- Теперь мне нечего желать во всем мире, - сказал он, - кроме как поговорить с тобой. Солнце светит, ветерок приятен и трава мягка. Посиди со мной еще немного.
И мальчик сел, а Философ разжег трубку.
- Ты живешь далеко отсюда? - спросил он.
- Недалеко, - ответил мальчик. - Дом моей мамы вы могли бы увидеть отсюда, если бы были высоким, как дерево, - да и с земли можно увидеть струйку дыма над нашей хижиной.
Философ посмотрел, но не увидел ничего.
- Глаза у меня не такие хорошие, как твои, - сказал он, - ведь я уже почти состарился.
- А как это - стариться? - спросил мальчик.
- Как будто отвердеваешь, - сказал Философ.
- И все? - спросил мальчик.
- Не знаю, - ответил Философ, подумав немного. - Ты можешь объяснить мне, как это - быть молодым?
- Почему нет? - ответил мальчик, и тут задумчивость пробежала по его лицу, и он поправился. - Нет, пожалуй, не смогу.
- Молодые, - сказал Философ, - не знают, что такое годы, а старые забывают, какой была молодость. Когда начнешь стареть, всегда старайся помнить о своей молодости, потому что старик, которому нечего вспомнить, - это жизнь, прожитая зря, а вспоминать стоит только наше детство. Я расскажу тебе кое-что о разнице между старостью и молодостью, а потом ты сможешь поспрашивать меня, и так мы рассмотрим этот вопрос с обеих сторон. Во-первых, старик устает быстрее, чем мальчик.
Мальчик подумал немного и возразил:
- Это небольшое отличие, потому что мальчик устает очень сильно.
Философ продолжил:
- Старику не хочется есть так часто, как мальчику.
- И это небольшое отличие, - возразил мальчик, - ведь они оба хотят есть. Вы назовите большое отличие.
- Я его не знаю, сынок; но я всегда думал, что большое отличие есть. Может быть, оно в том, что старик помнит о том, о чем мальчик даже не догадывается.
- Но они оба помнят о чем-нибудь, - сказал мальчик, рассмеявшись, так что это тоже небольшое отличие.
- Это верно, - согласился Философ. - Может быть, такого уж большого отличия и вовсе нет. Расскажи мне, чем ты обычно занимаешься, и мы посмотрим, могу ли я заниматься тем же.
- Но я не знаю, чем это я занимаюсь, - сказал мальчик.
- Как это - не знаешь? - спросил Философ. - Может быть, ты не знаешь, как расставить все это по порядку. Самое главное во всякого рода опросах - в том, чтобы знать, с чего начать; у всего, что мы можем делать, есть две точки: начало и конец. С любой из этих точек можно посмотреть таким образом, чтобы охватить все, что между ними. Поэтому начнем с того, чем ты занимался сегодня утром.
- Вполне согласен, - сказал мальчик.
Тогда Философ продолжил:
- Когда ты проснулся сегодня утром и вышел из дома, чем ты занялся первым делом?
Мальчик задумался:
- Я вышел, потом взял камень и бросил его в поле так далеко, как только смог.
- А потом? - спросил Философ.
- Потом я побежал за камнем, чтобы посмотреть, смогу ли я поймать его на лету до того, как он упадет.
- Так, - сказал Философ.
- Я бежал так быстро, что споткнулся и полетел в траву.