— Нет, сэр, — ответил Шеймас.
— Это отличная игра, — сказал лепрекон, — ничуть не хуже, чем «шапку на затылок», или «двадцать четыре ярда на козлином хвосте», или «города», или «море волнуется», или чехарда. Я научу вас всем этим играм, — сказал лепрекон, — и научу вас, как играть в ножички, и в шарики, и в «казаки и разбойники». Лучше всего начать с чехарды, поэтому сейчас я вас научу. Ты, Бридин, нагнись вот так, а ты, Шеймас, нагнись так же и встань на вот таком расстоянии от нее. Теперь я перепрыгиваю через Бридин, потом пробегаю и прыгаю через Шеймасина, вот так, а потом отбегаю вперед и нагибаюсь. Теперь, Бридин, ты прыгай через своего братца, потом через меня, а потом отбегай чуть-чуть и нагибайся. Теперь, Шеймасин, твоя очередь; ты прыгай через меня, а потом через свою сестричку, а потом отбегай немного и нагибайся, и я буду прыгать.
— Это хорошая игра, сэр, — сказал Шеймас.
— Так и есть, вик киг — пригни голову! — ответил лепрекон. Отличный прыжок; лучше тебе и не прыгнуть, Шеймасин!
— Я уже прыгаю лучше, чем Бригид, — крикнул Шеймас, — и буду прыгать так же хорошо, как вы, когда немного потренируюсь — пригните голову, сэр!
Почти не замечая, они упрыгали за опушку леса, и играли теперь на диком поле, посреди которого лежали большие серые камни. Это было самое крайнее поле, а за ним вдаль к горизонту уходил вверх дикий, поросший вереском склон горы. Вокруг поля шла неровная ежевичная изгородь, там и сям пучками росли какие-то длинные, крепкие, потрепанные ветром растения. В углу этого поля стояло низкое широкое дерево, и, играя, они подбирались все ближе и ближе к нему. Лепрекон встал возле самого дерева. Шеймас разбежался, прыгнул и попал в нору у подножия дерева.
Бригид разбежалась, прыгнула и попала в ту же нору.
— Мама! — сказала Бригид и пропала в норе.
Лепрекон щелкнул пальцами, почесал ногу об ногу, тоже нырнул в нору и исчез из виду.
Когда время возвращаться домой пришло и прошло, Тощая Женщина с Инис-Маграта несколько встревожилась. Раньше дети никогда не опаздывали к обеду. Одного из них она терпеть не могла; это был ее собственный ребенок, но она забыла, кто из них кто, и, поскольку одного из них любила, приходилось любить обоих, чтобы не ошибаться и не наказывать того ребенка, к которому в глубине души лежало ее сердце. Поэтому она одинаково заботилась об обоих.
Прошло время обеда и пришло время ужина — только дети не пришли. Раз за разом Тощая Женщина выходила в темные сосны и звала их, пока не охрипла так, что сама почти не слышала своего крика. Вечер сменился ночью, и, дожидаясь возвращения Философа, женщина заново подумала обо всем. Муж ее не возвращался, дети не возвращались, лепрекон не пришел, как обещал…
Тут ее осенило. Лепрекон похитил ее детей! Она объявила лепреконам такую месть, от которой содрогнулись бы люди. В самом разгаре ее упоения из леса вернулся Философ и закрыл дверь.
Тощая Женщина набросилась на него:
— Муж! — сказала она. — Лепреконы с Горта-на-Клока-Мора похитили наших детей!
Философ посмотрел на нее.
— Похищение детей, — сказал он, — многие столетия было излюбленным занятием эльфов, цыган и разбойников Востока. Обычно это делается посредством нападения на какое-либо лицо и требования за него выкупа. Если выкуп не платится, у пленника могут отрезать ухо или палец и послать тем, кого это интересует, с заявлением, что через неделю за этим последует рука или нога, если только не будут выполнены соответствующие распоряжения.
— Ты понимаешь, что похитили наших собственных детей? — спросила Тощая Женщина в сердцах.
— Никоим образом, — ответил Философ. — Этому порядку, однако, редко следуют эльфы: они обычно крадут не за выкуп, а из любви к краже или по другим темным и, вероятно, важным причинам, и жертву свою держат у себя в замках или дунах, пока с течением времени та не забудет о своем происхождении и не станет мирным гражданином государства эльфов. Похищение детей никоим образом не ограничивается людьми или эльфийским народом.
— Чудовище, — прошипела Тощая Женщина, — будешь ты меня слушать?
— Никоим образом, — ответил Философ. — Многие хищные насекомые практикуют этот обычай. К примеру, муравьи — почтенный народ, живущий прекрасно обустроенными сообществами. Они развили самую сложную и искусную цивилизацию, и часто предпринимают дальние колонизаторские и другие экспедиции, из которых возвращаются с богатой добычей тли и других насекомых, которые становятся слугами и домашним скотом республики. Поскольку они не убивают и не едят своих пленников, эту практику можно также назвать похищением. То же самое можно сказать о пчелах, крепком и трудолюбивом народе, живущем в шестиугольных кельях, который почти не подвержен потрясениям. Было замечено, что иногда при отсутствии у них своей собственной матки они похищают ее у более слабых соседей и используют для своих нужд без стыда, без милосердия и без угрызений совести.