— А ведь Иоганн не русский, герцог! Чего его потянуло на сторону этого негодяя Волынского? Кстати, это вы подняли Волынского до нынешних его высот! И теперь он метит на ваше место!
— Виноват, граф, — развел руками Бирон. — Признаю, что не разглядел, кто такой Волынский. И он предал меня, также как Эйхлер предал вас. Но вы, насколько мне известно, от услуг Эйхлера пока не отказались?
— Нет. Еще не пришло время для сего, герцог. Этого выкормыша стоит арестовать вместе с его новым покровителем Волынским…
Так был заключен союз между герцогом Бироном и вице-канцлером Остерманом. Вокруг них стал сбиваться круг немецких вельмож при дворе, которые опасались усиления Артемия Волынского и боялись его проектов относительно немцев в России.
— Мы лишим Волынского поста кабинет-министра, герцог, — продолжал Остерман. — Но нам понадобиться новый человек на его место. И назначить его следует из русских. А то пойдут нехорошие слухи при дворе. А нам нет нужды давать оружие в руки партии Елизаветы Петровны.
— И кого бы вы посоветовали на место Волынского, граф? — спросил Бирон.
— Вашего старинного приятеля, герцог. Нашего посланника в Дании Михаила Бестужева-Рюмина. И пока его стоит отозвать в Петербург и дать ему чин действительного тайного советника* (*Действительный тайный советник — по "Табели о рангах" сей чин соответствовал чину обер-камергера, который в тот момент носил герцог Бирон).
— Но Михаил развратник и вор, граф. Можно ли его поднимать столь высоко. Я дано знаю Бестужева-Рюмина.
— Это ничего, герцог. Иногда с ворами приятно иметь дело. Вы этого еще не смогли понять, ибо не столь долго в России живете как я. Я ведь еще при Петре Алексеевиче служить начал.
— Я согласен на Бестужева-Рюмина, граф. Пусть он будет тайным советником. Но Волынского еще никто от должности кабинет-министра не отстранял. Сие может сделать только сама императрица.
Война с Волынским уже началась, граф. И Анна лишить его не только поста кабинет-министра, но и головы. Дайте срок….
Год 1740, февраль, 11 дня. Санкт-Петербург. Либман и Буженинова.
Авдотья Ивановна Буженинова, нынче ставшая Голицыной, по-прежнему, свою обязанность лейб-подъедалы исполняла. И они помнила услугу Либмана и всяческое содействие ему при дворе оказывала.
Она явилась в покои обер-гофкомиссара, как и было назначено. Там её уже поджидал Лейба.
— Вас никто не видел? — спросил Либман, закрывая двери за шутихой.
— Нет. Я могу быть незаметной. Не первый год при дворе живу.
— Как государыня приняла проект Волынского?
— Не хорошо. Не нравиться ей он. Они много с Волынским про сие спорили. Но то не главное. Не с тем пришла. Прознала я, что Волынский в своем дому родословное дерево рода своего нарисовать велел.
— И что с того? — не понял шутиху Либман. — Многие знатные особы родословные деревья рисуют.
— Не понял ты меня, а говорят что умный ты. На том дереве, что ему Гришка Теплов, намалевал, свой род Волынский от персоны некой древней выводит.
— И что сие за персона? — спросил банкир.
— Имени я не запомнила. И не в том дело. Главное, что получается — Волынский наш нынче родом самой императрице не уступит. А для чего оно ему? Может и сам он на корону империи метит, когда матушка помрет?
Либман ахнул. Ай да шутиха! Вот где заковырка на которой Волынский споткнется, да и шею себе на том сломает!
Год 1740, март, 5 дня. Санкт-Петербург. Кляуза.
Андрей Иванович Ушаков, генерал и начальник Тайной розыскных дел канцелярии немало кляуз и доносов на своем веку прочитал. Но то, что принес ему обер-гофкомиссар Либман, выходило за рамки даже для Ушакова.
— Я знаю про то, что герцог Бирон коему вы служить изволите, не любит кабинет-министра Волынского. Но сей кабинет-министр особа высокая. До него нынче руками не достать.
— Вы хорошо слышали что я вам рассказал, господин Ушаков?
— Вы обвиняете кабинет-министра в страшном преступлении, господин обер-гофкомиссар.
— Не токмо обвиняю, господин генерал, но доказать то могу. Кабинет Министр Волынский заказал свое генеалогическое древо. И древо сие некий маляр Гришка Теплов на его стене в его дому изобразил. И род свой Артемий Волынский выводит от некого Дмитрия Боброка-Волынского, что в боярах еще при Дмитрии Донском состоял. А стало быть, род свой древне Романовых почитает.
— То не преступление, господин Либман. Многие князья свои роды от Рюриковичей и Гедиминовичей ведут. А те рода древнее рода Романовых будут.