— Это точно?
— Куда точнее. И наследник Меньшикова его сын Александр права на те миллионы имеет. Ибо он наследник законный. А он до сих пор со своей сестрой в Березове проживает в ссылке. Вели послать курьера, и прикажи срочно везти его в Петербург. Он за снятие опалы все деньги затребует и казну предаст.
— Если так, то это хорошо придумано, Эрнест. Сам додумался, али кто подсказал?
— Обижаешь, Анхен. Я задание состояние дел меньшиковских дал моему другу Лейбе. И он все то раскопал. Но идея моя была.
— Так это Либман все придумал? Умен жид. Ох, и умен. Но даже если Меньшиков все золото затребует, то как смогу я императрица его так нагло ограбить? Что в Европе то скажут? И так они про меня всякие небылицы плетут.
— Чего проще, Анхен. У Меньшикова есть сестра. Девица на выданье. А мой младший брат Густав Бирен не женат. Вот и соединим их узами брака, и деньги все в качестве приданного Густаву перейдут. А уж он тебе все отдаст в тайности.
— Верно! Срочно гонца в Березов! Экстренного государственного курьера коему препятствий в дороге чинить никто не смеет! Меньшикова младшего и сестру его срочно и со всем почтением доставить в Петербург!
Год 1735, июнь, 2 дня, Санкт-Петербург. Во дворце.
Утром в 11 часов в кабинете Анны Ивановны собралось общество. Здесь были и придворные и шуты. Все они собирались у императрицы каждое утро. Пьетро Мира стоял здесь же и карлицу Арабку блестящими монетами соблазнял.
Карлица сия была не настоящей негритянкой, но каждое утро ко двору императрицы отправляясь, она лицо и руки пробкой мазала. Большой любовью императрицы она не пользовалась и подарки на её долю перепадали редко. Она относилась к штату дур и полудурок, состоявших при особе Анны Ивановны.
— Баишь 100 золотых мне дашь? — спросила она по-русски, ибо иного языка не ведала.
— Сто золотих, получиш. В том мой слово. И делать для сей мало надобно. Понимать?
— А чего делать-то, милай?
— В дворцови ораншерей ягод поспель. Понималь? — спросил Мира, подбирая с трудом русские слова.
— Чего? — нее поняла Арабка.
— В дворцови ораншерей ягод! (В дворцовой оранжерее постели ягоды)
— А-а! Клубника-то? Знаю. Такая крупная! Но токмо мало её там. И поди сейчас ни одной ягодки не сыщешь.
— В том нет печали. Один ягод там ест. Пуст Рейнгольд Левенвольде ту ягодка узрит.
— Хочешь, чтобы Левенвольд-красавчик увидал клубнику крупну? Так что ли?
— И за то 100 монет твой.
— Так то просто, милостивец. Но не обманешь ли?
— Вот тепе 10 монет. Это ест садаток.
Арабка схватила монеты своей маленькой грязной ручкой и покатилась зарабатывать остальное. Балакирев знал на кого указать. Эта все сделает. Теперь только следить за Левенвольде.
Императрица в этот момент обратила на Пьетро внимание и подозвала к себе:
— Эй! Адам Иваныч! Чего к дуре моей липнешь? Али понраву пришлась?
Мира низко поклонился и произнес по-немецки:
— Всем взяла девка, да слишком мала для меня, государыня.
— А вон у Ваньки Балакирева жена также малого росту. Так Ванька? — императрица отыскала среди шутов Балакирева.
— Так, матушка! — ответил тот по-русски. — Но я взял за себя карлицу не просто так.
— А с чего? — спросила императрица.
— Любая жена есть зло, матушка. И я взял среди женского пола зло наименьшее.
Императрица и все придворные засмеялись.
— Адам, не желаешь ли себе зло наименьшее?
— Нет, государыня. Я бы предпочел зло не русского корня, но иноземного.
Анна снова засмеялась. Она, как и большинство придворных, знала об интриге между Мира и певицей Марией Дорио.
— А ты, сеньор Франческо, как смотришь на это? — императрица посмотрела на своего капельмейстера Франческо Арайю.
— Ваш шут, ваше величество, весьма большой шутник, — ответил Арайя. — Он не музыкант, он настоящий дурак, и мог бы украсить двор любого государя Европы.
— А он, вместо этого, — заговорил Лакоста, король самоедский, — украшает рогами голову капельмейстера! А мог бы украсить и двор государя европейского!
Приемная государыни просто потонула в хохоте. Арайя так же улыбался, ибо, когда смеется императрица, смеяться должны были все. Но лицо его покрылось багровыми пятнами.
Пьетро Мира смеялся, и посматривал в сторону Левенвольде. Нельзя было пропустить момент, когда тот уйдет. Но императрица не собиралась отпускать ни его, ни короля самоедского.
— Не обижайся, дон Франческо, на моих говорунов, — примирительно произнесла императрица. — Они это не со зла.