Как ни странно, но именно Адамка Педрилло или Пьетро Мира, и остался в истории, благодаря своему шутовству и сборнику анекдотов. А про сеньора Франческо Арйя, который писал блистательные оперы, кантаты, балеты все позабыли. Таков мир и никто не знает что и кому уготовано в будущем, слава или забвение…
Год 1736, март, 20 дня. Санкт-Петербург. При дворе. Шутовство.
Пьетро Мира после того как они расстались с Либманом, и после того как он поспорил с Франческо Арайя, вернулся к исполнению своих обязанностей. Императрица как всегда развлекалась в обществе своих шутников и ближайших друзей.
Граф Эрнест Бирен услышал, как Кульковский сказал о том, что в этой стране всегда отыщется тот, кто станет крайним. И на этот раз им будет он — Бирен.
Граф посмотрел на шута и спросил:
— А почему я? Миних на эту роль не подходит?
— Фельдмаршал? — отвечал Кульковский. — Нет.
— А Левенвольде?
— Также нет, ваша светлость. Он курляндский барон и про него в Петербурге такого не говорят. Уж простите меня на резкости.
— Не пугай мне графа, дурак, — шутливо оборвала шута Анна. — А то он завтра сбежит от меня.
— Погоди, Анхен. Я еще имею вопрос к Кульковскому.
— Прошу задать его, ваша светлость, — проговорил шут.
— А почему со мной все осмеливаются шутить больше чем с иными? Не от того ли что я не беру в руки палки?
— Именно от того, ваша светлость. В России жестокость вызывает страх и уважение. Милостивые здесь не в цене.
— А скажи мне еще, что думают про меня русские? Вот Балакирев на сей вопрос ответить не смог. Я год назад ему его задавал.
— Моя спина, граф, хоть и привычна к палкам, но лишний раз с ними соприкасаться не желает, — сказал Балакирев. — Потому я промолчал.
— Но Кульковский только что подтвердил, что я не берусь за палку.
— Все бывает в первый раз, — ответил Балакирев. — С меня хватит того, что я сказал правду Рейнгольду Левенвольде. Пусть Лакоста говорит!
— Но Лакоста как король самоедский посоветовал мне не думать о словах черни! Но я все же желаю знать, что говорят большинство русских про меня? Кульковский? Какой я в их глазах человек?
— Человек? Но с чего вы взяли, что вас за человека почитают? — спросил шут.
— Но кто же я тогда? — спокойно спросил Бирен, совершенно не обидевшись.
— Одни считают вас богом, ваша светлость, — ответил Кульковский. — Ибо для меня вы бог. Вы дали мне все.
— Все? — переспросила императрица.
— Я был нищ. И у меня не было ничего. Я пришел к графу и сказал: "Я нищий офицер армии ея величества и у меня даже вору нечем разжиться. У меня драные ботфорты, и рваный потертый мундир". И граф дал мне новую службу, и мое положение резко переменилось. Оттого он для меня бог. Или почти как бог.
— Но это для тебя. А для других? Что я за человек для других? Не для всех же я бог?
— Ваша светлость. Одни почитают вас богом, иные дьяволом, но человеком — никто!
Бирен засмеялся и зааплодировал Кульковскому. Его примеру последовала императрица и за ней придворные.
Но не все разделяли веселье. Буженинова сидела подле царицы с кислой миной. Когда смех стих, она произнесла:
— И чего сказал то? Рази человека можно с богом равнять? То ересь великая и оттого при твоем дворе, матушка, такое и твориться. Дурак на дураке, да и погоняет дураком. Скоро все енералы твои в шуты пойдут. А кто с туркой воевать станет? Ась?
Карлица Новокшенова вдруг захохотала и стала кувыркаться по полу. Буженинова соскочила со свое места и пнула её ногой.
— Дура! Бу-бу-бу, сидит ворон на дубу!
Анна стала смеяться и попыталась утихомирить свою любимицу:
— Отстань от дуры, куколка. Не трогай убогую. Чего ты такая злая стала?
— А про то тебе ведомо, матушка. Я те сколь раз говорила, сыщи мне мужа. А ты?
— Да где мне сыскать такого? Может за арапа моего пойдешь? — спросила Анна.
— Еще чего. Пойти за чернорожего? Мне нормальный муж надобен, а не пугало огородное.
— Тогда лакея Авдейку возьми. Он тебя возьмет. И здоров и пригож и всем взял.
— За лакея? Удружила матушка. Может еще за козла мне пойти?
Сеньор Пьетро услышал это, и в его голове родилась удачная мысль, как выиграть пари у Либмана. Он сразу подошел к Бирену.
— Граф, у меня новая проблема, — сказал он тихо.
— И какая же? Тебе снова нужны деньги? — Бирен знал про ожерелье, подаренном Мирой Дорио. — Я могу дать тебе тысячу рублей. Хотя это не в моих правилах, Петер.
— Тысячу? Этого мало. Да и не прошу я тебя, Эрнест, давать мне деньги просто так.
Пьетро рассказал Бирену о пари с Либманом. Граф был удивлен суммой, которую обещал заработать Пьетро.