На следующий день императрица отыскала князя Куракина среди своих придворных. Тот, увидев взгляд императрицы, обомлел. Все знали, что означает взор сей.
— Князь! — поманила его Анна. — Подойди-ка!
Куракин приблизился и низко поклонился.
— Тебя поздравить можно. Так говорю? Дочку, говорят, замуж отдал?
— Все верно, ваше величество. Капитан гвардии полка измайловского мой дом осчастливил. И вчера молодые уже и под венец пошли.
— Рад ли зятю такому? — спросила Анна. — Али не доволен чем?
Куракин знал, на что намекнула императрица и, боясь гнева монаршего, заявил угодливо:
— Рад, матушка! Премного благодарен судьбе, за счастье сие. Про лучшего мужа для дочери я и мечтать не мог.
— Молодец, князь. Хвалю. А жених-то небогат?
— Не богат, матушка. Дак что с того? Он ведь в твоей охране служит и оттого великим доверием облечен.
— Жалую жениху 10 тысяч рублев серебром! Пусть никто не попрекнет его бедностию…
Год 1738, март, 20 дня. Санкт-Петербург. На заседании кабинета министров.
На заседании кабинета министров в тот день присутствовали граф Андрей Иванович Остерман, вице-канцлер империи, князь Алексей Михайлович Черкасский, кабинет-министр, Артемий Петрович Волынский, новоиспеченный кабинет-министр, Иоганн Эйхлер, кабинет-секретарь.
Первый вопрос был крайне важным. Что делать с цесаревной Елизаветой?
Остерман высказался первым:
— Цесаревна поведения легкого и уже без разбору любовников принимает. Ранее она гвардейских офицеров жаловала. А нынче? И мужиками простыми не брезгует. Появился при ней некто Алешка Розум, бывший певчий из хора церковного, мужика простого малороссийского сын. С ним цесаревна на глазах у дворни сожительствует!
— Но верные ли то сведения? — спросил тучный князь Черкасский.
— Вернее некуда. Про сие я пять доносов имею. Да и говорят все про то. Не сильно то цесаревна свои привязанности любовные скрывает. Кровь в ней так и кипит. В монастырь бы надобно девку заточить. Пусть там до скончания веку своего грехи замаливает. Сие требование государыни всемилостивой императрицы нашей.
— Повеления государыни императрицы закон для нас, — начал свою речь новый кабинет-министр Волынский. — Но боюсь, что если мы поступим так, как того желает вице-канцлер, то нового заговора нам не избежать.
— Заговора? — не понял Волынского Остерман.
— В гвардейских казармах нынче неспокойно. И пока сие неспокойствие выражено токмо в разговорах застольных. Но завтра все может измениться, ежели мы цесаревну в монастырь заточим. Того допускать нельзя во имя спокойствия империи.
— И я согласен в том с Артемием Петровичем, — поддержал Волынского князь Черкасский. — То дело большое и хлопотное. Сейчас Россия войну с османами ведет, и заточать Елизавету в монастырь нельзя.
В этот момент двери распахнулись, и вошла в сопровождении герцога Бирона сама императрица.
— Стало быть, противитесь воле моей? — с порога спросила она, услышав слова Черкасского. — А скажи мне, князь, кто правит империей?
Все присутствующие поднялись.
— Вы, ваше императорское величество! — ответил Черкасский.
— Стало быть, все-таки я? Тогда снова ответь, князь, а для чего ты моего приказа исполнить не желаешь? Лизка девка распутная и про то всем ведомо! И пусть свои грехи замаливает в монастыре.
— Ваше величество, — вмешался Волынский. — Могу я высказать мнение свое?
— Говори! Чай для того я и пришла, чтобы вас послушать, — ответила Анна и уселась на стул, пододвинутый ей Бироном. — И садитесь. Чего столбеете?
Все сели. Только герцог продолжал стоял позади царицы. Да еще Иоганн Эйхлер жался к дверям.
— Ваше величество, — начал Волынский, — особенности России, коие начало берут от дворцового переворота князя Меньшикова, таковы, что бунты гвардейские к смене монархов приводят. Для того чтобы возбудить такой бунт, не надобен долгий период подготовки. Он может возникнуть стихийно. Елизавету в войсках любят как дочь Петра Великого и ежели её в монастырь заточить, то сие воспримут как сигнал к бунту!
— Кто воспримет? — спросила царица.
— Солдаты и офицеры полков Преображенского, Семновского, а также конного регимента. И сейчас они вполне верны вашему величеству, но при известии о насилии над дочерью Петра может случиться бунт.
— Стало быть, ты желаешь сказать, Волынский, что они за Лизку станут, а не за меня?
— Да, ваше величество, — смело проговорил Волынский. — Такое может случиться.
Анна была возмущена заявлением, и неизвестно чем бы сей день для Волынского кончился, если бы не герцог Бирон.