— Но мне она нравиться как женщина. И если бы она только поманила меня — я бы пошел. И сие было бы не таким уж и дурным шагом.
— Ты что Эрнест. Не дай бог, Анна узнает про такие твои мысли. Императрица ревнива.
— Еще как ревнива, Петер. А что говорят в вашей кувыр коллегии?
— Там тоже самое, что и везде. Шуты грызутся за милости императрицы не хуже придворных. Но в большом фаворе пока одна Буженинова. Её императрица слушает всегда. А после того как она глаза царице на Анну Леопольдовну открыла, её положение еще больше укрепилось.
— И многие хотят Буженинову к себе заполучить в союзницы? Так?
— Именно так, Эрнест! Но Буженинова ни от кого таких подачек не берет. Её слабое место это желание выйти замуж. И она себе уже и жениха приискала. Это не кто иной как шут Квасник, в прошлом князь Голицын.
— Отчего в прошлом? Он до сих пор князь, Петер. Это тебе не Франция, где один раз унизившись, более не поднимешься. В России и не такое бывает. Так что наш Голицын еще свое возьмет. И Буженинова совсем не дура, что Квасника-Голицына обхаживает. Денег она уже на службе шутовской скопила не мало. А теперь вот княжеский титул ей светит.
— Но пойдет ли императрица на то чтобы их поженить?
— Кто знает, Петер? На такой вопрос сразу ответить сложно.
За соседним столиком пили офицеры гвардии. Они матерно ругались и голоса их становились все громче и громче. Один из них, капитан в семеновском мундире со шрамом на лице вдруг выкрикнул:
— Ты кого хвалить вздумал? — он обращался к одному из собутыльников. — Свору немецкую? Не для того государь наш Петр Великий империю создавал, дабы каждая шваль здесь кормушку для себя находила!
— Я про то говорю токмо, — ответил ему молодой Преображенский поручик, — Что Миних хороший командир и полководец изрядный!
— Миних? Ты еще Бирена похвали!
Услышал такие слова Бирон, порядком уже выпивший, из-за стола поднялся и у семеновцу подошел. Мира не успел его остановить.
— Вы сударь, что-то сказали про герцога курляндского? — спросил он.
— А ты кто такой? — офицер вскочил на ноги. — Знаешь, с кем говоришь?
— Знаю. Вы, сударь, свинья пьяная.
— Что? — семеновец замахнулся для удара. Но он был сильно пьян и потому Бирон от его кулака в сторону ушел. Затем герцог и сам ударил офицера, да так что тот под столы угодил.
Но его товарищи вступились за честь мундира. Пьетро обнажил свою шпагу и громко произнес:
— Господа! Не стоит устраивать потасовку в трактире и мебель и посуду портить. Кто не доволен словами али делами сего господина, то я могу своей шпагой за честь его постоять. Но за дверями трактира. Есть среди вас люди смелые?
Дюжие офицеры гвардии посмотрели на Мира, на его худощавую фигуру и сразу нашлось трое, кто захотел с ним сразиться.
Они вышли на воздух. Петро обнажил шпагу и стал в позицию.
— Вы можете нападать на меня сразу втроем, господа. Если я стану убивать вас по одному, то для меня том будет мало чести.
Офицеры рассвирепели от такого заявления и, обнажив клинки, набросились на Пьетро.
— Мы отберем у сего наглеца клинок и отхлещем его нашими шпагами плашмя по голой ж….! — орал семеновский капитан со шрамом.
— Пусть помнит гвардию!
Мира быстро отразил все атаки пьяных офицеров. Шпагами они владели так себе, и он сих молодчиков и за достойных противников не почитал. Потому от первоначального своего намерения заколоть кого-то — отказался.
Он выбил шпагу из рук капитана и поранил ему руку, дабы тот уже к бою не вернулся. Затем он в течение минут нанес легкие раны и другим соперникам и вложил свой клинок в ножны.
— Вам бы господа уроки фехтования брать почаще, — сказал он и снова зашел в трактир…
Пьетро предложил Бирону уйти из таверны, но герцог отказался от того.
— С чего я должен уходить? От того что ты отделал троих русских? Пусть шпаги держать научаться.
— Но сегодня русских здесь больше чем иностранцев.
— И что с того?
— Среди офицеров может найтись некто, кто опознает тебя или меня.
Они выпили еще и стали закусывать. Стол был уставлен разными яствами, и они оказали честь каждому блюду.
Пьетро Мира не напрасно волновался. Среди русских, после водки, снова послышались оскорбительные слова. И больше того, сеньора Пьетро опознали.
— Да это же шут придворный! — закричал поручик Преображенского полка.
— Шут? Ты пьян, Олсуфьев! — осадил его капитан со шрамом.
— Да точно вам говорю! Шут то по кличке Педрилло! И шпагой он мастерски владеет! В Италии то мастерство постигал!
— И что с того? Никого он не убил ведь? — проговорил капитан. — Хотя мог бы. Я то сразу понял. А он токмо руку мне оцарапал.