— Дак шут на дворянина руку поднял! — Олсуфьев хотел встать из-за стола, но капитан семеновского полка насильно усадил его.
— Сядь! И не ори так, Олсуфьев. А то завтра похмелят тебя в тайной канцелярии на дыбе.
— Меня?
— Молчи, Сашка, — осадил Олсуфьева другой гвардеец. — Он к самому Бирону приближен! Завтра донесет своему герцогу…
— Русских солдат из-за этого Бирона мордуют, а я и слова не скажи? Так?
Бирон резко обернулся. Он посмотрел в глаза поручику Олсуфьеву:
— Из-за Бирона, вы сказали, поручик? Я вас понял правильно?
Олсуфьев осекся. Он узнал, кто сидит перед ним в простой таверне.
— Отчего вы во всем Бирона вините? Я хотел бы знать? Лично вам, что Бирон сделал?
— Герцог, — побелевшими губами прошептал Олсуфьев. — Герцог…
— Не стоит вам произносить моего имени громко, поручик. И можете не бояться тайной канцелярии. Ни я, ни сеньор Мира не промышляем доносами.
После этого Бирон встал со своего стула и вместе с Пьетро вышел из таверны. Он был в бешенстве. Он выдал себя. Не сдержался. Выпил слишком много водки с мороза….
Год 1739, январь 17 дня. Санкт-Петербург. Во дворце в покоях герцога Бирона.
Утром 17 января, герцог Бирон собрал у себя своих сторонников. К нему пришли барон фон Ливен, барон фон Бреверн, барон фон Мегден, граф Дуглас, братья Бирона Карл и Густав, принц Гессен-Гобургский, который в последнее время стал верным сторонником герцога.
— Господа, — начал Бирон. — Я вами не доволен. У наших врагов всюду есть глаза. И они нам наносят удары. А вы? Вы спите! И не только спите, но и наносите вред моему имени. Зачем я дал вам всем должности прибыльные? Для чего?
— Но ваша светлость, так и не сказала, нам что случилось? — спросил граф Дуглас.
— То, что жалобы на вас поступают постоянно. Русские и так меня ненавидят, а из-за вас эта ненависть становиться день ото дня больше. Вот вы, граф Фринц-Фердинанд фон Дуглас, что можете сказать?
Дуглас посмотрел на герцога.
— Но я не понимаю, кто может жаловаться на меня?
— Вы излишне жестоки, граф, по отношению к солдату русскому. И я не раз прикрывал вас от суда.
— Ваша светлость, я не первый год в России служу. Еще при Екатерине I когда я был назначен генерал-губернатором Эстляндии, я всегда быт требователен к солдатам. Русскому мужику нужно наказание. По иному он не имеет почтения к начальству.
— Глупость, граф, не лучший путь к успеху. Вы совершенно не знаете русских. И если вас солдаты на штыки поднимут — то это ваше дело. Но мое имя из-за вас порочат! Тоже самое, касается и вас Ливен, и вас Мегден.
— Но кому они жалуются, ваша светлость? — спросил фон Ливен.
— Жалобы поступают на имя государыни, но хода я им не даю. Но это пока. Так что советую вам умерить ваш пыл и вести себя достойно. Сами знаете, как крута бывает наша государыня. Она любит иностранцев, но не до такой степени.
— Но что нам теперь делать? — спросил Карл Бирен. — Я даже не имею право наказать палками своих солдат? Так?
— Да в любой армии Европы, солдат наказывают! — поддержал его Густав Бирон. — Как мне муштровать солдат полка, что мне доверен?
— Хватит! Вы я вижу совсем не поняли, про что я вам говорю. Вам скоро ехать на войну господа Карл и Густав Бироны! И там вы сможете проявить свою храбрость на поле боя. Мне сейчас не нужна ненависть русских. И особенно солдат!
— Вы думаете, ваша светлость, что завтра они станут вас любить? — усмехнулся барон Мегден.
— Я ничего не думаю, барон! — вскричал герцог. — Я вызвал вас, дабы отдать приказы вам! И я приказ отдал. Прекратить порочить имя герцога Бирона.
Все приглашенные склонили головы перед герцогом. Хотя каждый из них понимал, что немцев здесь все равно ненавидят, и будут ненавидеть, даже если они станут солдатам водку ведрами вместо палок раздавать.
"Эх, ваша светлость, — подумал про себя граф Дуглас. — Не пряником надобно действовать, но кнутом. И все твои сапоги будут лизать пока кнут в руках твоих. А ты его нам выбросить велел!"
Бирон поймал взгляд графа и спросил:
— Вы что-то хотите еще сказать, граф?
— Нет, ваша светлость, — ответил Дуглас. — Ваш приказ мне ясен.
— Но вы с ним не согласны? Так, граф?
— Коли вашей светлости угодно знать правду, то не согласен. Должен вам заявить, что Петр Великий сам палку из рук никогда не выпускал. А иноземцев русские ненавидели, и будут ненавидеть.
— Я говорил вам, господа, не обо всех иноземцах. Я говорил вам о себе. Мое имя порочат на всех углах. Мое! А все сильно зависите от меня. Не стоит пока сильно раздражать русских.