— Да и среди людей принца Брауншвейгкого стоит завести себе глаза и уши. У Либмана, а значит и у Бирена они есть, — предложил архитектор Еропкин.
Волынский продолжил мысль Еропкина:
— И среди шутов неплохо обзавестись сторонниками. Пьетро Мира работает на Бирена. Его любовница Мария Дорио на нас, сама того не зная. Но стоит к нам Авдотью Буженинову накрепко привязать. Она на царицу такое влияние имеет, что иным до неё далеко.
— Буженинова крепкий орешек, — сказал Эйхлер. — Она на посулы не сильно податлива.
— Ничего. Пусть денег не возьмет, так на ином её поймаем.
— Но с Биреном стоит быть осторожным, — предостерег всех де ла Суда. — Пока он Артемия Петровича за своего друга почитает. Но Либман хитер, и глаза ему открыть сможет.
— Я не стану лбом ворот прошибать, Жан. Я буду осторожен!
Год 1739, январь 18 дня. Санкт-Петербург. При дворе. Волынский и Анна Леопольдовна.
На следующий день Артемий Петрович Волынский был принят принцессой Анной Леопольдовной. Он подарил принцессе 10 тысяч рублей в шкатулке и выразил желание помогать ей и впредь.
— Я рада, Артемий Петрович, что мы с вами общий язык нашли, — сказала принцесса. — А то при дворе меня только герцог Бирон понимал и помогал мне. Но скажу вам правду — мне Бирон не приятен. И неприятна его жена заносчивая герцогиня Бенигна.
— И мне герцог не столь приятен, ваше высочество. Но он господин у себя в Курляндии, а вы наследница в России. И за вас многие русские станут.
— Вы в том крепко уверены, господин Волынский?
— Я тому порука, ваше высочество.
— Могу я что-нибудь сделать для вас, Артемий Петрович? — спросила молодая принцесса.
— Есть у меня к вам небольшая просьба, ваше высочество. Прошу вас принять в штат свой новую камер-юнгферу Варвару Дмитриеву. Уж очень она в месте при дворе нуждается.
— И это все о чем вы просите?
— Да, ваше высочество.
— Тогда считайте что Варвара Дмитриева уже камер-юнгфера моего двора.
— Благодарю вас, — Волынский схватил руку принцессы и почтительно её поцеловал.
Вот у него и появился соглядатай при молодом дворе. Правда доносители Либмана в тот же день доложили ему о том, что Волынский щедро одарил Анну Леопольдовну…
Год 1739, июль, 3 дня. Санкт-Петербург. Бракосочетание.
3 июля 1739 года состоялось торжественное бракосочетание принца Антона Улриха Брауншвейгского, племянника императора Австрии, и принцессы Анны Леопольдовны Мекленбургской, племянницы императрицы Всероссийской.
Жених и невеста были в великолепных одеждах осыпанных бриллиантами. Анна не поскупилась на эту свадьбу.
Белый кафтан принца, расшитый золотом, усыпанный драгоценными камнями камзол, пышный парик и треуголка с плюмажем скрепленном бриллиантовой заколкой — притягивали взоры толпы.
Невеста была в закрытом платье белого цвета. Ее голову венчала небольшая корона, изготовленная для свадьбы придворными ювелирами.
Молодые ехали в карете самой императрицы Анны. Народ приветствовал свадебный кортеж. По бокам кареты скакали офицеры конной гвардии в белых плащах.
Вслед за каретой императрицы, следовали экипажи герцога курляндского. Теперь Бирону по чину владетельного герцога были положены и собственные придворные. В пяти каретах украшенных желто-черными эмблемами Курляндии ехали сам Бирон со своей женой, барон Ливен с семейством, барон Мегден с женой и другие.
Затем катили экипажи князя Куракина, князя Черкасского, принца Гессен-Гобургского, кабинет-министра Волынского, Бестужева-Рюмина, Трубецкого и других. В самом конце процессии ехала цесаревна Елизавета Петровна.
Бирон посмотрел на свою горбунью и произнес:
— Ты заметила странность, Бенингна?
— Какую, ваша светлость?
— Толпа не сильно приветствует жениха и невесту.
— А мне какое дело до толпы? — надменно произнесла она.
— Но если они не приветствуют жениха и невесту, то вам приветственных криков народа вовсе не досталось.
— Я герцогиня курляндская. И я стою выше какой то там толпы. Какое мне дело до их криков?
— Вот как? — Эрнест Иоганн улыбнулся. — С каких пор вы стали так надменны, ваша светлость?
— С тех пор как стала герцогиней. А вот вы, герцог, ведете себя не подобающим образом.
— Меня и так здесь ненавидят. Кстати ненависть русских направлена и на вас, моя дорогая.
— Я уже сказала вам, что мне нет дела до симпатии этих русских дикарей. Какое мне дело до того, что думаю эти варвары? Они будут лизать вам сапоги если вы бросите им горсть монет. И меня они за эту горсть объявят первой красавицей России.