Тогда и начиналось обсуждение главного.
Первым высказался архитектор Петр Еропкин:
— Пришла пора действовать, господа! Ежели, момент упустим — то все! Иного у нас не будет, друзья. И Россия нам того не простит! Или не с патриотами я сейчас говорю?
— Ты говори, что у тебя на уме без вихляний! — потребовал Волынский. — Вопрос, кто станет регентом — тебя волнует? Я сам про то постоянно думаю!
— Не в регентстве дело, Артемий Петрович! На трон, опустевший после смерти Анны, кто сядет? Самое время про то подумать.
— Но наследник престола уже определен! Это ребенок, что носит во чреве своем принцесса Анна Леопольдовна! И вопрос станет не кто сядет на трон, а кто будет регентом!
— Так ли, Артемий Петрович? — усмехнулся Андрей Хрущев. — Я не про то подумал. И Еропкин не то сказать хотел. Я дворянин древнего русского рода и слава России для меня не пустой звук. Нам на троне патриот России надобен!
Волынский понял, о ком говорил Хрущев. Цесаревна Елизавета Петровна!
— Ты говори да с оглядкой про такое, — предостерег он Хрущева. — Это государственная измена.
— Артемий, я ведь среди друзей нахожусь. И я вам всем доверяю. И потому скажу. Елизавету стоит на трон Российский посадить. Дочь Петра Великого должна править империей. Они и никто иной. Тогда от засилья немецкого мы быстро избавимся. И за то я готов голову свою на плаху положить!
Президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, аристократ и придворный, те слова Хрущева поддержал:
— Андрей все правильно сказал. Чего нам друг от друга таиться? Сейчас время пришло посадить на трон Елизавету. Императрица от дел отошла. Миних еще на театре военных действий с армиями. Иного случая не будет.
Волынский посмотрел на графа. Тот раскраснелся и был готов отстаивать свою точку зрения. Он предлагал заговор не против Бирона или Остермана. На этот раз его друзья нацелились на саму императрицу Анну Ивановну.
— Друзья! — потребовал тишины Волынский. — Анна еще жива. И не известно умрет ли она быстро. Императрица может еще поправиться. Одно дело отстаивать для себя пост регента, а иное противу государыни идти. За такое на плаху пойдем!
— Я против немцев готов выступить даже ежели на плаху меня бросят, коли ничего у нас не получиться! — решительно сказал Мусин-Пушкин. — Можно поднять те батальоны гвардии, что не на войне, а здесь в Петербурге!
— Я также думаю! — вскричал Хрущев. — Надобно гвардию поднимать! Преображенцев!
— Опомнитесь! Граф Платон, и ты, Андрей! Поднимать войска против царицы! Я кабинет-министр.
— Но ты патриот России? — спросил его старый друг Еропкин.
— Знал я, про что говорить станете сегодня! Но подумайте про то, что Анна мне может доверить регентство. И тогда я, после смерти императрицы, при Анне Леопольдовне стану всем.
— Не доверит тебе императрица Анна такой пост! — решительно возразил Мусин-Пушкин. — Ведь теперь Бирон при ней неотлучно находиться. Думаешь зря?
Молодой секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер сказал, что Либман, доверенный Бирона именно этого и добивается. Регентства для Бирона. Но Анна указа о том еще не подписала. Андрей Иванович Остерман против этого и сам желает возглавить империю при малолетнем наследнике, коий еще не родился.
Услышав про Либмана Мусин-Пушкин пришел в ярость:
— Токмо Елизавета может приструнить этих Либманов! Знаете, какой вред государству Российскому этот Либман принес? Я как президент коммерц-коллегии могу вам про то рассказать! Либман меховую торговлю к рукам прибрал и мехами спекулирует и сотни тысяч в свой карман ложит! А на заводах уральских сколь его ставленник Штемберг натворил? Они об России думают? Нет! Токмо про свой карман и пекутся! И все они за спиной у Бирона проклятого спрятались! Вот зло главное для России и для русских!
— Остерман не лучше Бирона! — сказал Хрущев. — А может и хуже!
— Но если я стану во главе империи как регент, господа? — снова спросил Волынский. — Отчего не допускаете такого? Что с того, что Бирон при императрице у одра болезни находиться? Анна Ивановна понимает, что принцессе Анне Леопольдовне поддержка русских надобна. Не назначит она Бирона регентом. А ты что скажешь, Федор Иванович?
Адмирал Федор Иванович Соймонов был сторонником Елизаветы. И он был согласен с теми, кто склонял Волынского на переворот.
— Царица Анна наша — Мессалина распутная! — смело высказался он. — Она Россию отдала немецким кобелям своим Левенвольде да Бирону. А те Либманам все отдали. И попомните мое слово, Бирон еще шапку Мономаха на себя примерять станет.