Опустив пса на пол в гостиной, Челси идет прямиком на кухню. Стоя в дверях, смотрю, как она достает из шкафа две стопки и наливает водку, которая оказывается в пакете. Движения резкие и злые. Выпивает залпом, как профессионал, и тут же наливает еще. После второй порции тяжело дышит, а затем… затем переводит взгляд на меня.
Взяв полную стопку, идет ко мне. На пол выплёскивается немного прозрачной жидкости. Лицо серьезное, жесткое, прозрачные глаза пылают хищническим светом. Черт бы меня побрал, если мой член не встает в ответ на рвущуюся из нее безумную энергию. Беру стопку и, глядя ей в глаза, глотаю обжигающую жидкость.
Облизнув губы, Челси делает шаг назад, к столу. Затем медленно расстегивает рубашку… будто бросая вызов. Рубашка падает на пол, следом плавно опускаются джинсы.
− Не могу перестать думать. – Обычно такой нежный голос становится ниже, грубее. Она будто рычит. – Не могу отключить голову, понимаешь? – Опустив глаза, наливает себе еще, но не пьет. – Это сводит меня с ума. Не хочу вообще думать. Ни о чем. – Смотрит на меня из–под длинных ресниц. – Сможешь помочь мне в этом?
Бросаюсь вперед, удивив ее. Обхватываю Челси сзади за шею. Жест грубый, сильный. Притягиваю к себе, пока наши тела не сливаются. Беру у нее стопку.
− Открой рот.
Челси приоткрывает губы, я поднимаю бокал и вливаю спиртное ей в рот. Как только она все проглатывает, целую ее, сжимая и стискивая, ощущая вкус водки и боли.
Отстраняюсь. Челси тяжело дышит. Свободной рукой провожу по ее животу и накрываю грудь. Под ладонью твердеет сосок, и я хриплю:
− Да. Я знаю, как тебе помочь.
Всю ночь больше никаких мыслей. Ни у нее, ни у меня.
В воскресенье Челси просыпается первой. Сквозь сон слышу, как она ходит по комнате, собирает одежду, одевается, выводит собаку. Возвращается в спальню и садится на кровать, ожидая, пока я проснусь. Когда открываю глаза, в ее лице уже больше живости. Больше… решимости. И узел, в который превратилось мое нутро за последние два дня, немного расслабляется.
− Мне хотелось бы сходить сегодня в церковь. – Легонько улыбается: – Рэйчел и Робби водили детей в церковь каждую неделю, но у меня все руки не доходили. Так сложно их всех одеть и вывести из дома. – Замолкает, очевидно, представляя племянников и все приятные трудности, связанные с ними. – Но сегодня я хочу сходить. Пойдешь со мной?
Я настоящий циник во всем, что касается религии. В детстве, на военной базе, мама водила меня на службы. Сейчас же – лишь похороны и время от времени свадьбы. Но тут с удивлением слышу свой ответ:
− Да, я пойду с тобой.
Отвозим кузена Итта домой. Челси переодевается в скромное желтое платье с коротким рукавом и подходящие туфли на высоком каблуке. Во время службы делаю как все, опускаюсь на колени и встаю, но по большей части не свожу с нее глаз. Смотрю, как губы касаются рук, когда она склоняет голову в молитве. Любуюсь безмятежным выражением на лице, когда священник дает свое последнее благословение.
Мы стоим рядом с машиной на парковке у церкви.
− Не знаю, что делать с собой, – грустно смеется. – Все эти месяцы казалось, будто ни на что не хватает времени, а сейчас… оно мне не нужно. – Бросает на меня взгляд: – У тебя сегодня то дело? Ну, чем ты занимаешься каждое воскресенье после обеда?
Челси заметила, что я исчезаю по воскресеньям, но никогда не спрашивала, куда. Может, ждала, когда сам все расскажу.
− Да, верно.
Понимающе кивает. На лице появляется смиренное выражение, и тут я спрашиваю:
− Не хочешь пойти со мной?
Вскидывает голову.
− Только… только если ты сам этого хочешь.
− Да, хочу кое с кем тебя познакомить.
Я держу Челси за руку, пока мы идем по коридорам Бруксайдского дома престарелых. Марьетта как раз выходит из комнаты судьи.
− Привет, Джейк, – широко улыбается.
− Привет, Марьетта. Как он сегодня?
− О, дорогой, сегодня у него чудесный день.
Вздыхаю с облегчением. Меньше всего мне хочется еще больше расстроить Челси, а общение с судьей в его плохие дни не для слабонервных.
Киваю и вхожу в палату, Челси следом.
Судья, в темно–синем свитере и рыжих слаксах, в этих уродливых коричневых лоферах, читает в кожаном кресле у окна.
− Привет, дружище.
Его лицо вспыхивает от удовольствия, глаза смотрят уверенно и восхитительно осознанно.
− Джейк! – Закрывает книгу и, встав, сжимает меня в крепких объятиях. – Рад тебя видеть, сынок. Как ты?
− У меня все хорошо, судья.
Взглянув на Челси, подмигивает.
− И я вижу, почему. – Протягивает ей руку. – Добрый день, милая. Меня зовут Аттикус Фолкнер.
Челси пожимает ему руку с широкой улыбкой.
− Я Челси Мак-Куэйд, приятно с вами познакомиться. Джейк столько мне о вас рассказывал.
− Уверен, насочинял всяких непристойностей, – подмигивает ей. – Присаживайтесь, присаживайтесь. Позвольте угостить вас чаем. Марьетта только что принесла чайник.
Устраиваемся с чашками, и судья говорит Челси:
− Вы настоящая красавица, моя дорогая.
Заливается румянцем.
− Спасибо.
− И я заранее прошу прощения, Челси, если скажу или сделаю что–нибудь, что вас смутит. В последнее время я… забываю все…
очень быстро и довольно часто.
Челси улыбается, и она прекраснее всех святых на витражах ее церкви.
− Не переживайте. Если вы что-то забудете, мы напомним.
Вот хоть убей, не понимаю, как Челси умудрилась прожить, не подавая регулярно заявки на запрет к ней приближаться. Не получая каждый день тоннами подарки, открытки и цветы. Потому что, глядя на нее и судью, удивляюсь, как все, кто ее знает, не влюблены в нее безумно и безнадежно.
Вечером, вернувшись в дом Мак-Куэйдов, отмокаем в огромной ванной в спальне Челси. Челси сидит передо мной, прижавшись спиной к моей груди, волосы убраны в высокий пучок, только несколько влажных прядок спускаются вниз, щекоча мне лицо.
Она молчит, лишь плеск воды о края ванны нарушает тишину.
− Что, если мы завтра проиграем?
Прижимаюсь губами к ее плечу.
− Мы не проиграем.
− Но что, если? Позволят ли… − голос надламывается. – Позволят ли мне увидеться с детьми? Навещать их? – поворачивается ко мне.
Тщательно подбираю слова:
− Я знаю людей, которые смогут выяснить, где находятся дети. И знаю других, которые делают документы – паспорта и тому подобное. Очень качественные. – Провожу пальцем по ее щеке. – Так что… если проиграем, я им позвоню. Ты снимешь все деньги, какие только сможешь, и вы просто уедете.
− Типа… в Мексику?
Усмехаюсь:
− Нет. Белоснежная кожа Мак-Куэйдов обгорит до хрустящей корочки под мексиканским солнцем. Может, в Канаду? Кто знает,
вдруг по–французски Риган заговорит быстрее.
Челси смотрит на меня не открываясь, ее глаза кажутся темнее обычного. Глубже.
− Ты бы сделал это для нас?
Ласкаю ее нежную щеку.
− Я бы сделал для тебя все что угодно.
Истинная правда, и она пугает меня до чертиков.
Вода выплескивается за край ванны, когда Челси, приподнявшись, опускается мне на бедра. Мы целуемся несколько минут, которые кажутся часами. Ее рука, нырнув под воду, ласкает меня, хотя я уже и так тверд и горяч. Затем Челси направляет мой член и опускается вниз, медленно и нежно. Обхватив ее руками, притягиваю ближе и целую груди, поигрывая языком с сосками. Она поднимает и опускает бедра, я двигаюсь внутри нее ровно и неспешно.