Судья удаляется. Челси поворачивается ко мне:
− Что теперь?
− Теперь мы ждем.
Глава 25
Обедать идем в ближайшее к суду кафе, и, несмотря на раздражающие уговоры Брента, Челси так и не притрагивается к еде. Заседание возобновляется через два часа. Судья откашливается перед вынесением решения, и Челси мертвой хваткой сжимает мою руку под столом.
− Я, имея восемь братьев и сестер, могу смело утверждать, что идеально подхожу для рассмотрения этого дела. – Смотрит на нас со своего возвышения: – Как сказала мисс Мак-Куэйд, растить детей очень трудно, особенно когда их шесть и их возраст разнится от шести месяцев до четырнадцати лет. Однако, один ребенок или десять, суд все равно обязан убедиться, что дети находятся на попечении того, кто будет о них заботиться и обеспечит безопасную обстановку для развития. Рассмотрев представленные доказательства, считаю, что Челси Мак-Куэйд как раз такой опекун.
Мысленно праздную победу. Челси начинает плакать.
− Поэтому постановляю немедленно вернуть физическую и юридическую опеку над шестью несовершеннолетними детьми мисс Челси Мак-Куэйд. – Переключает внимание на службу опеки: – Агентство по делам детей и семьи обязано не только оценивать состоятельность опекунов, но также помогать справляться с их обязанностями. Наша задача не разрушать семьи и заявлять, что так будет лучше, а находить пути спасти их. Жду от вас ежемесячные отчеты по этому делу, и будьте уверены, я буду обращать самое пристальное внимание, стало ли агентство больше помогать семье Мак-Куэйд во всех областях. – С улыбкой смотрит на Челси: – Удачи, мисс Мак-Куэйд. Судебное заседание объявляю закрытым.
Челси бросается мне в объятия. У Брента, Софии и Стэнтона улыбки до ушей. Челси поднимает на меня глаза:
− Мы можем их забрать?
− Да, конечно.
− Прямо сейчас? – спрашивает нетерпеливо.
− Прямо сейчас, – смеюсь.
Берем микроавтобус брата Челси и едем, согласно полученной у Джанет информации, в северную часть города за маленькими монстрами. Дорога занимает час. Челси болтает и смеется, выглядя чертовски довольной. Джанет уведомила приемную семью, что мы в пути, поэтому наше появление их не удивляет. Хорошее место – большой дом, тихая улица. Симпатичная блондинка, открывшая дверь, говорит, что дети на заднем дворе. Мы раздвигаем стеклянные двери и выходим во двор. Сорванцы реагируют так, будто не видели тетю два года, а не два дня.
Они так счастливы. Так громко кричат, завидев ее. Так быстро к ней бегут. Так крепко обнимают, будто не хотят отпускать.
− Ты приехала! – кричит Розалин, пока Челси пытается обнять их всех разом. – Я знала, что ты приедешь, знала!
− Можно нам домой? – спрашивает Рори.
− Да, мы едем домой.
Когда Риган теряет равновесие в этой обнимающейся толпе и шлепается на траву, я тут же ее подхватываю. На мгновение поднимаю высоко над головой, а потом удобно устраиваю у себя на руках. Прижав крошечные ладошки к моим щекам, заглядывает мне в лицо и выдает свое третье выученное слово:
− Джейк!
Мир расплывается перед глазами.
− Черт возьми, козявка, да ты за словом в карман не лезешь.
К четырем оказываемся дома, дети распаковывают свои сумки. Они все настолько возбуждены, так счастливы снова оказаться дома, что уговаривают Челси закатить вечеринку.
И она сдается.
Видимо, теперь она уже вообще никогда не сможет им ни в чем отказать.
Через несколько часов везде громоздятся коробки с пиццей, газированные напитки, гирлянды и шары. Приезжают Стэнтон, София и Брент, даже Джанет. Приходят соседи и одноклассники с родителями. А я стою в сторонке, прислонившись к стене и наблюдая.
Дистанцируюсь. От всех и вся. Потягиваю колу и мечтаю разбавить ее содержимым бутылки «Южный комфорт», припрятанной в морозилке.
На улице уже совсем темно, когда я выхожу на задний дворик. Вокруг цветут ярко–фиолетовые и белые гиацинты, их тяжелый аромат вызывает сильную тошноту. Из дома доносится шум – пронзительные, восторженные детские вопли, музыка, глубокий грохочущий смех Стэнтона, гул взрослых голосов.
И хотя на улице довольно прохладно, покрываюсь испариной.
Вспоминаю вчерашнюю церковь и изображение, которое там видел. Иисус в Гефсиманском саду, молящий о милости, которой не будет.
«Да минует меня чаша сия…»
Сейчас это звучит особенно забавно.
− Собираешься бросить ее, да?
Резко поворачиваю голову. В затененном углу сада, куда не проникает свет из дома, стоит Райли.
Голос злой.
− Я вижу, что ты делаешь, как отстраняешься от нее. Весь вечер избегаешь. Ведешь себя точно как ребята в моей школе, когда бросают своих девушек в столовой на виду у всех. – Ее гнев сменяется непониманием и обидой: – Как ты можешь так поступать?
Тетя Челси лучшая. И она любит тебя.
− Райли…
− Любит! Это ясно как день. Она так счастлива с тобой. Почему ты хочешь лишить ее этого?
Потираю затылок. Я выступал перед матерыми судьями, чья жизнь – сплошные достижения. Чьи блистательные решения я, черт побери, изучал в университете. И я был спокоен как удав.
Чего не скажешь про меня сейчас, когда я пытаюсь оправдаться перед подростком.
− Райли, все… все сложно. Я стараюсь… ты не можешь… − Прибегаю к старому надежному средству. Неоспоримая отмазка. – Когда повзрослеешь, поймешь.
«Жалкое ничтожество».
Презрительно фыркнув, разделывает меня под орех.
− Ты впервые разговариваешь со мной как с каким–то тупым ребенком. А правда заключается в том, что именно ты идиот!
Молчу. Райли качает головой.
− Ты ее не заслуживаешь. Никого из нас. – С топотом проносится мимо, каштановые пряди взметаются в яростном вихре. – Говнюк!
Рывком открыв дверь, скрывается в доме.
А я отвечаю в пустоту:
− Знаю.
Не успевает за Райли захлопнуться дверь, как на улицу выходит Челси.
− Вот ты где. Райли какая–то сердитая. – Обняв за шею, прижимается ко мне. – Какие–то подростковые трагедии? – Идеальные губы приближаются. – А я надеялась на спокойствие, хотя бы пару дней.
Отклоняюсь назад и, обхватив запястья, медленно снимаю ее руки с шеи. Еле слышно шепчу:
− Челси… ничего не получится.
Сначала до нее не доходит, и она продолжает улыбаться. Затем улыбка гаснет, Челси все понимает. Обхватывает себя руками.
− Я думала, у нас уже все получается. Думала, все хорошо.
Верно. Но, мать честная, все это чересчур. Слишком быстро, слишком сильно, слишком… занимает слишком много моего времени и внимания. Вчера я сказал, что нет ничего, что я бы ни сделал ради нее. Ради них всех. И это правда.
− Ты для меня важна, Челси. – Машу рукой в сторону дома. – Вы все мне очень дороги. Но семья… такая ответственность никогда не входила в мои планы. Образцом для подражания у меня были пьяница, любимым занятием которого было избивать жену, и сумасбродный бабник–трудоголик, женатый на своей работе. Меня не обучили семейной жизни.
Я много раз рисковал в работе. Чем больше риск, тем больше награда. Но не могу рисковать ими. Они слишком важны, слишком ценны. Я боюсь напортачить, навредить. Но наверняка это сделаю, ведь понятия не имею, что, черт побери, творю. Одна мысль приводит меня в ужас.