Проснулась я помятой и совершенно разбитой. Вокруг царила кромешная мгла, так что сообразила, где нахожусь, я не сразу. Руки, служившие всё это время моей голове подушкой, онемели и, при первой попытке поднять их, безвольно, как у марионетки на лопнувшей нити, шлёпнулись обратно на стол. Спустя пару мгновений, однако, оцепенение сменилось судорогами, будто маленькие проворные человечки крохотными острыми вилами начали очищать мои руки от заполнившей их ваты. В спине и ногах тоже противно покалывало. Прозревая ли эти адские муки, Пелагея Поликарповна решила оставить меня почивать на рабочем месте? А я-то надеялась, что на сегодня с пытками покончено.
Как оказалось, "веселье" напротив только начиналось. Нашарив кое-как в потёмках выключатель и получив от резко вспыхнувшего света очередной удар по организму, я ошарашено уставилась на настенные часы — почти полночь. Скорее домой! Тётя, наверняка, места себе не находит.
Согласно установленным администрацией в лице Пелагеи Поликарповны правилам, покидая здание, полагалось в целях противопожарной безопасности обесточить его. Собравшись с духом, я опустила рубильник и мелкими шажками стала продвигаться к выходу. За окном преобладало два цвета: чёрный, которым было затянуто небо и чернильно-чёрный, зловещие силуэты, сотканные из которого, вырисовывались на его фоне. Я внимательно всмотрелась в слегка колеблемую на ветру тень знакомого дерева, теперь напоминавшего мифическую горгону. Ну уж нет! Лучше позвоню тёте и скажу, что заночую в библиотеке.
Раздумав возвращаться домой, я, неловко ощупывая темноту перед собой руками, двинулась обратно к рубильнику. Ещё немного и мрак за окном отпрянет под натиском мягкого электрического света… В дверь постучали. Тонкий, глухой звук: будто замеченная только что на месте дерева горгона протянула к створке свои кривые шершавые руки. Страх, подобно выплеснутой на меня этим утром ледяной воде, окатил тело. Стук повторился. Я затаила дыхание и в воцарившейся тишине услышала снаружи осторожные шаги. По ближайшему к двери окну скользнула едва различимая тень. Мне не показалось, оно действительно было там. И пришло явно по мою душу.
Так, спокойно! Нужно взять себя в руки. Двери заперты, так что внутрь оно проникнуть не сможет. Бояться нечего. Совершенно нечего.
Но тут в моей душе зародилось сомнение, разбившее все попытки успокоить себя. А заперла ли дверь Пелагея Поликарповна? Я сглотнула. Неприятный комок страха, проскользнув по горлу, обосновался внизу живота. В любом случае, на внутренней стороне двери есть щеколда, нужно всего лишь подойти и задвинуть её. Всё будет хорошо, я справлюсь.
Боком, словно в режиме замедленного воспроизведения, я начала подступать к двери, вытянув вперёд дрожащую руку. Ещё немного и я буду в полной безопасности.
Где-то слева раздался тихий, скользкий шлепок, будто на пол упал плотный лист бумаги. Нервы не выдержали и, в два прыжка оказавшись у двери, я что есть силы налегла на щеколду. Та, обдирая мои неловко подставленные пальцы, со скрежетом встала в петлю.
Звучно выдохнув от облегчения, я без сил опустилась на пол. Теперь бояться нечего.
В следующее мгновение что-то ослепительно-яркое вспыхнуло в нескольких сантиметрах от моей головы. Инстинктивно закрывая лицо ладонями, я успела заметить выхваченный вспышкой из мрака тёмный силуэт. Оно было здесь, прямо напротив меня. Ну почему мне так не везёт?
Глава 8
Ямада Ямато считал, что я должна быть преисполнена непомерной благодарности, ведь сам великий фольклорист всея Руси и Японии пришёл мне на выручку. В каком виде — живом или мёртвом, — я буду спасена, лженаречённого, очевидно, не волновало. Иначе, зачем бы ему понадобилось прокрадываться в библиотеку через окно и замахиваться на меня страшной длинной палкой?
Как заявил аспирант, сие орудие — бамбуковый меч, захваченный им в качестве средства самообороны, и называется он синаем. Меня данная деревяшка не очень обнадёживала — против любящей шататься по ночному селу упырино-умалишённой братии самый завалящий ломик был бы куда эффективней. А этой палкой-копалкой только в дверь тарабанить, чтоб напугать до чёртиков хрупкую, беззащитную девушку вроде меня. Единственное сомнительное достоинство меча — он делал Ямато похожим на героя фильмов о восточных единоборствах. Тоже мне, Брюс Ли недоделанный.
В весьма мрачном расположении духа я тащилась за аспирантом по не менее мрачным улицам, при каждом малейшем шорохе порываясь ухватиться за краешек его футболки, но в последний момент смущённо отдёргивая руку. Никогда ещё я не чувствовала себя настолько маленькой и жалкой. Как бы хотелось, чтобы сейчас рядом был кто-то сильный и надёжный, кто взял бы за руку и сказал: "Ничего не бойся, Анечка, я с тобой". И темнота бы просветлела от нежного сияния глаз, устремлённых на меня, и дрожала бы я уже не от страха, а от его тёплого дыхания на своём лице…
Смачный удар о спину впередиидущего — отличный способ вернуть затюканную ботаншу с небес на землю. Мол, кончай мечтать, убогая, высшие силы уже послали защитника, которого ты достойна — вот он, застыл соляным столбом посреди улицы и смотрит на тебя, как на "лепёшку", оставленную плотно пообедавшей коровой. Если будешь надоедать, ещё и вдарит вон той деревяшкой по темечку так, что темнота мгновенно просветлеет. Все, как и заказывала.
— Чего остановился? — раздосадованная собственными умозаключениями, сварливо пробубнила я.
— Куда теперь?
— Как до библиотеки шёл, так и обратно.
— Как из дома выгнали, так и шёл, — огрызнулся Ямато, как бы случайно направляя фонарь мне в глаза. — Думаешь, у меня эйдетическая память?
— Больше напоминает топографический кретинизм.
Аспирант обиделся. По крайней мере, мне так показалось, потому как в следующее мгновение он выпустил из рук фонарь и красиво, прямо как в кино, выполнил подсечку ногой с разворота, отправив меня в недолгий, но запоминающийся полёт. Шмякнулась я пребольно и так неудачно, что в правом колене возмущённо щёлкнуло.
Я собралась страшно обидеться на Ямато и, может быть, даже попытаться дать сдачи, но передумала — в следующую секунду, просвистев ровно над тем местом, где я только что стояла, приземлилось на землю что-то маленькое и круглое. Лязгая, как призрак цепями, загадочное нечто покатилось по дороге, и я скорее сердцем почувствовала, нежели разглядела, что это было кадило преподобной Мики. Все обиды как ветром сдуло: гипс на ноге куда лучше дыры в голове.
Обернувшись, я заметила, как тёмная фигура разбойницы нырнула в нишу между покосившимися заборами соседствующих домов. Ямато, бестактно перепрыгнув через моё трепыхающееся в пыли тело, пустился за ней. Через пару мгновений из проулка донеслись звуки борьбы и жуткое нечеловеческое шипение преподобной Мики. Схватив фонарь, — ему, в отличие от меня, падение не причинило ни малейшего вреда — я попыталась подняться. Нога, на которую пришёлся удар, отозвалась острой, колющей болью. Со стороны проёма опять послышалось шипение, а вслед за ним глухой шлепок и жалобный скрип забора. Интересно, кто кого? А что, если Ямато проиграет, и преподобная Мика примется за меня?
В голову, заглушая боль, ударил адреналин. Я должна помочь! Пока у нас численное преимущество, ещё есть шансы на победу.
Кое-как пересилив боль, я встала на ноги, подобрала кадило, всё ещё дымящее, как залитый водой костёр, и похромала на поле брани.